Он извинился. Как он извинялся! И обещал. Никогда больше. И вновь кофейные глаза Тайсона... Слезы застилают взор Мелиссы, мешают видеть... Нет, эту картинку нарисовала не она сама.
Ах, она уже ищет его глаза. А он все не отводит взгляда. И брови хмуры, и на лице печаль...
Мелисса вновь содрогается.
— Ты замерзла? Наденешь мой?.. — Купер почти стянул с себя смокинг, как вдруг сообразил и замер, смущенно покраснев. — Да что я говорю, здесь такая жара, — произнес он жалким голосом, застегивая смокинг.
— Я не замерзла. — Мелисса заставила себя смотреть на его желтоватое мальчишеское лицо.
— Лажово тут как-то, — выдал вдруг Купер, и она радостно кивнула — ну хоть в чем-то они сходятся! — Можно поехать в отцовский загородный клуб. Не откажешься от десерта? Ресторан там просто чудный. Нам и столик ждать не придется. Когда они узнают, кто я такой...
Мелисса снова поплыла.
Что я здесь делаю с этим мелким выскочкой? — спросил тот же незнакомец в голове, хотя теперь незнакомец говорил ее голосом. Какое ничтожество! Ну и что, что Купер и мухи не обидит, разве главное в любви — безопасность? Мое лоно не исходит истомой, когда я смотрю на Купера. Когда смотрю на любого, кроме Тайсона... Себя не обманешь, мне его отчаянно недостает. Не любовь ли это, когда так сильно кого-то недостает?
Ох, как пожалела Мелисса, что выпила столько обжигающего пунша. Теперь все мысли путались.
Тайсон вдруг покинул свою спутницу, пересек танцзал и остановился прямо перед ней, прекрасный, широкоплечий. И посмотрел так, словно Купер был пустым местом.
— Мелисса... — Голос обжигал точно пламя, прекрасные черты искажала печаль. — Пожалуйста, Мелисса... — Он протянул ей руку, не замечая безмолвного протеста Купера.
Да, да, да, да, да! — подсказывал кто-то в голове.
И сразу нахлынули воспоминания. Затуманенный разум рванулся из последних сил...
Мелисса неуверенно кивнула.
Тайсон облегченно улыбнулся, оттеснив Купера, и заключил девушку в объятия.
Как же с ним легко! Кровь Мелиссы вспыхнула в каждой жилочке...
Готово! Раздвоенный язычок пламени обагрил светом лицо бледнокожей брюнетки в туалете. Ах, как взревело пламя! И услышали бы, услышали бы его наверняка, не будь развизжавшиеся перед зеркалом девчонки так заняты выяснением отношений.
Пламя угасло, и брюнетка глубоко вздохнула. Веки ее затрепетали и вновь опустились. Кулачки сжались так, что побелевшая кожа готова была треснуть на острых костяшках. Изящная фигурка извивалась, словно саламандра в огне. Аура страсти, решимости, воли и напряжения сил почти материализовалась вокруг нее.