Крыша не освещена, но, едва ступив босыми ногами на плитки, я вижу его силуэт, черный на фоне огней, ночи напролет освещающих Капитолий. Внизу, на улицах, празднуют: раздаются музыка и пение, автомобильные гудки – ничего этого я не слышала за толстыми оконными стеклами у себя в комнате. Я могла бы улизнуть незамеченной: за таким шумом он бы ничего не услышал. Ночной воздух так сладок, что я даже думать не хочу о том, чтобы возвратиться в душную клетку комнаты. Да и какая разница, поговорим мы или нет?
Я неслышно переступаю ногами по плиткам, останавливаюсь в двух шагах позади Пита и говорю:
– Тебе следовало бы поспать.
Пит вздрагивает, но не оборачивается. Я вижу, как он слегка качает головой:
– Не хочу пропустить праздник. В конце концов, он в нашу честь.
Я встаю рядом с ним и опираюсь на ограждение. Широкие улицы забиты танцующими людьми. Сощурившись, я пытаюсь разглядеть их получше.
– У них маскарад?
– Кто их знает? Они так одеваются, будто всегда маскарад, – отвечает Пит. – Что, тоже не спится?
– Да, лезут разные мысли в голову.
– О семье.
– Нет, – сознаюсь я немного виновато. – Не могу думать ни о чем, кроме завтрашнего дня. Глупо, конечно.
В уличном свете я вижу его лицо, и как неловко он держит перебинтованные руки.
– Мне жаль, что так вышло. С руками.
– Не важно, Китнисс, – отвечает он. – Так или иначе, долго я не продержусь.
– Нельзя так себя настраивать.
– Почему? Это правда. Все, на что я надеюсь, это не опозориться и… – Он колеблется.
– И что?
– Не могу точно выразить. Я… хочу умереть самим собой. Понятно?
Я качаю головой. Кем еще он может умереть?
– Я не хочу, чтобы меня сломали. Превратили в чудовище, которым я никогда не был.
Я закусываю губы, чувствуя себя приниженной. Пока я беспокоюсь о деревьях, Пит задумывается о том, как сохранить себя, чистоту своего «я»
– Ты хочешь сказать, что не станешь убивать? – спрашиваю я.
– Стану. Когда придет время, я буду убивать, как любой другой. Я не смогу уйти без боя. Я только… хочу как-то показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше чем пешка в его Играх.
– Ты не больше, – возражаю я. – Как и все остальные. В этом суть Игр.
– Ладно, пусть так. Но внутри них ты – это ты, а я – это я, – не унимается он. – Ты понимаешь?
– Немного. Только… не обижайся, Пит, кому до этого есть дело?
– Мне. Что еще в моей власти? О чем еще я могу позаботиться в такой ситуации?! – сердится Пит.
Я отступаю на шаг.
– О том, что сказал Хеймитч. Чтобы выжить.
Пит улыбается, печально и насмешливо:
– Хорошо. Спасибо за совет, солнышко.
Это покровительственное обращение, заимствованное у Хеймитча, словно пощечина.