— Сколько же просилъ приданаго?
— Да просилъ онъ, я вамъ скажу, восемь салоповъ, да четыре бурнуса теплыхъ, да два холодныхъ, да платье бархатное, да атласныхъ, да шолковыхъ, да…
— Постой, постой!.. Восемь салоповъ, говоришь?
— Восемь салоповъ.
— Куда же такое множество вдругъ?
— Ну такъ! Говоритъ, чтобы одежи было много. Капиталу, говоритъ, мнѣ пожалуй не надо: капиталъ у меня есть свой; а чтобы одежи было много.
— Да все же — восемь салоповъ!.. Вѣдь это больше, чѣмъ на всю жизнь. Пока она носитъ два салопа, остальные моль съѣстъ.
— Пускай съѣстъ, а все-таки чтобы было много одежи.
— Кто же былъ этотъ женихъ? купецъ?
— Нѣтъ, тоже изъ нашихъ.
Это значитъ бывшiй крѣпостной, а теперь временно-обязанный крестьянинъ.
— А вотъ я выходила, примолвила сосѣдка, такъ за мной ничего не просили. Батюшка тоже былъ богатый, а не просили ничего.
— Отчего же такъ?
— Ну такъ! Былъ бы, говорятъ, человѣкъ…
Сосѣдка улыбнулась и потупилась. Надо замѣтить, что она очень недурна собой.
— Экая эта дорога! говоритъ между тѣмъ сосѣдъ изъ-подъ Клина, плотно налегая на мои колѣни и выглядывая въ окно вагона: — чего стóитъ вся эта дорога?
— Вся-то дорога стóитъ, говорятъ, больше ста мильоновъ.
— Господи! восклицаетъ сосѣдка, — какая куча денегъ! А чтó народу разорила эта дорога!
— Кого же она разорила?
— Да кого! Мало ли тутъ народу извозомъ занимались; чтó они теперь дѣлаютъ? всѣ обѣдняли.
— Полно, матушка! У насъ много дѣла, были бы руки! Ужь вѣрно давно другой промыселъ нашли.
— Да! поди, нашли! Вотъ у насъ по Волгѣ тоже теперь машина ходитъ, — сколько она горя надѣлала! У насъ на селѣ много было расшивщиковъ; расшивы свои имѣли, хлѣбъ возили. Какiе были богатые дома! Теперь всѣ обѣдняли.
— Чтóжь они ничѣмъ другимъ не займутся?
— Занимаются кое-чѣмъ по мелочи, да ужь все не то; рыбу стали было иные ловить, — и рыбу-то всю машина разогнала!
— Кáкъ разогнала?
— Такъ и разогнала: вѣдь она вонъ идетъ, хлопаетъ, по водѣ-то шумъ такой! Ну, рыба вытаращитъ глаза, да и бѣжитъ какъ полуумная, сама не знаетъ куда, — вся убѣжала. Бывало у насъ стерлядокъ много ловили; а теперь почти-что совсѣмъ нѣтъ… Теперь ужь совсѣмъ другое. Бывало встанешь ранехонько, взглянешь — на Волгѣ-то стонъ стоитъ: расшивы идутъ; чтó тутъ народу работаетъ — видимо-невидимо! И цѣлый божiй день такъ-то; а теперь все тихо!
— Чтó же это? развѣ меньше хлѣба везутъ? дѣлаю я наивный вопросъ.
— Нѣтъ, не меньше; да вѣдь она идетъ, машина-то, тащитъ за собой столько барокъ, а гдѣ-гдѣ человѣкъ виденъ; пройдетъ себѣ въ минуточку, и опять все тихо да пусто. Такъ, право, даже скучно.