Сквозь пластик я нажал на рычаг, высвобождающий обойму, и вытряхнул ее из пакета. Это была обойма на восемнадцать патронов, в ней осталось шестнадцать. Я надавил на затвор – в стволе оказался еще один патрон. Видимо, Трифонов расхаживал с пистолетом, заряженным девятнадцатью патронами. Восемнадцать в магазине и один в стволе. Значит, он стрелял дважды.
– У вас есть телефон? – спросил я.
Парень из арсенала кивнул в сторону будки, стоящей в углу ангара, в двадцати футах от поста. Я зашел туда и позвонил своему сержанту. Мне ответил парень из Луизианы. Капрал. Женщина из ночной смены все еще оставалась у себя дома, в трейлере, укладывала своего ребенка спать, принимала душ и готовилась выйти на работу.
– Соедини меня с Санчесом в Джексоне, – велел я.
Я стоял с трубкой возле уха и ждал. Одну минуту. Две.
– Что? – сказал Санчес.
– Удалось найти гильзы? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – Преступник навел порядок на месте преступления.
– Жаль. А не то мы могли бы идентифицировать пули.
– Ты нашел парня?
– Сейчас у меня в руках его пистолет. «Штейр» с полной обоймой, в которой не хватает двух патронов.
– Кто он такой?
– Я расскажу тебе позже. Пусть гражданские немного попотеют.
– Один из наших?
– Грустно, но это так.
Санчес ничего не ответил.
– Они нашли пули? – спросил я.
– Нет, – ответил Санчес.
– Но почему? Ведь дело было в переулке, верно? Как далеко они могли улететь? Наверняка застряли где-нибудь в кирпичах.
– Тогда от них не будет никакого толку. Полностью смятые пули невозможно идентифицировать.
– Они были в оболочке, – сказал я. – Мы могли бы их взвесить.
– Пули не нашли.
– А их искали?
– Я не знаю.
– Удалось обнаружить каких-нибудь свидетелей?
– Нет.
– Машину Брубейкера нашли?
– Нет.
– Она должна быть где-то там, Санчес. Он приехал на машине в полночь или в час. И его машину легко отличить. Неужели они и машину не стали искать?
– Они что-то скрывают. Я это чувствую.
– Уиллард уже добрался до тебя?
– Жду его с минуты на минуту.
– Передай ему, что дело Брубейкера завершено, – сказал я. – И скажи, что до тебя дошел слух, будто первая смерть не была результатом несчастного случая. Это окончательно испортит ему настроение.
Я повесил трубку и вернулся к клетке. Саммер вошла внутрь и стояла плечом к плечу рядом с парнем из арсенала. Они вместе изучали журнал.
– Взгляните сюда, – сказала она.
Указательными пальцами обеих рук она ткнула в две отдельные записи. Трифонов расписался за свой личный «штейр» 4 января, в семь тридцать вечера. А сдал его 5 января, в четверть шестого утра. У него оказалась крупная неуклюжая подпись. Он был болгарином. Я подумал, что он привык к кириллице и не слишком умело пользуется латинским алфавитом.