– Все сказала?
Наташкин тон не предвещал ничего хорошего.
– Значит так: мне не нравится валяться на заднем сиденье машины валетом с Иркой, сжимая в руках дрель, ржавый глушитель и монтировку!
– Решили же глушитель не брать.
Похоже, Тоник плохо слушала Наташку.
– О! У меня имеется старый чугунный утюг. Не тот, который скалится, когда в него угли закладывают, а более современный – монолитный. Сплошной чугунный.
– А на фига мне на заднем сиденье еще и твой чугунный?! – вскипела Наташка. – Да я с ним при всем желании не разогнусь. А если и разогнусь, то не полностью. И до конца жизни буду ходить в согбенном состоянии с оттянутыми вниз руками. Атавизм!
– Наталка – неандерталка, – не вовремя прыснула я, включив воображение…
Наташка изгалялась долго и профессионально. Если коротко: Джин-Тоник – инвалид детства, больная на голову. А я просто урожденная нахалка. Было в ее выступлении и рациональное зерно. Наш бандитский налет с утюгами, глушителями и монтировками возможен только в колготках на голове и без машины, но все равно посадят – за вооруженный грабеж. Использовать свои колготки не по назначению она категорически отказывается. Есть более разумный вариант, не раз доказавший свою надежность: порыться в старых теткиных чемоданах и на короткое время возродиться при старом количестве, но в новом качестве. Для большей надежности изуродовать себя макияжем. Сама Наташка предпочитает мою косметику, поскольку она идет ей так же, как мне алые паруса.
Через несколько минут пол бытовки был усеян горой старых шмоток, включая детские платьица Тоника. Немного смущал специфический запах залежалости, но он должен был выветриться в процессе нашей транспортировки к месту назначения. Я попыталась было сама подобрать себе подходящую экипировку, но разве Наталью переспоришь? Спорить вообще не хотелось. Поверила подруге: страшнее, чем есть, мы не будем. Попутно выяснилось, что в прошлом веке, кроме крепдешина, пользовался популярностью и какой-то креп-жоржет. Разницу я уяснила плохо, зато отметила, что люди, их носившие, тоже, оказывается, имели стройные фигуры. Наташка выкопала две замысловатые бархатные шляпки с бархатными же цветочками да еще с вуалью. Я сразу отказалась от обеих, несмотря на убеждения подруги о полном несоответствии предназначенного мне ярко-синего крепдешинового платья капитально полысевшему оренбургскому пуховому платку. Методом проб и ошибок подобрали мне для прикрытия белый «газовый» шарф и, вручив старые темные очки с одним стеклом, выставили на улицу. Там я, морщась от отвращения к самой себе, подкрасила губы Наташкиной губной помадой и приняла твердое решение не смотреть на себя в зеркало до полного окончания операции – момента, когда можно будет умыть руки, а следом и физиономию.