Шарп достал свисток из маленького кармашка на портупее. Он свистнул дважды, снял с плеча винтовку, завернул за угол дома и прицелился в клуб дыма внизу. Он выстрелил. Приклад сильно ударил в плечо, и в тот же момент пуля из французского мушкета расплющилась о стену возле его головы. Осколок камня царапнул по его щеке со шрамом на полдюйма ниже глаза; потекла кровь.
— Ублюдки чертовски хороши! — недовольно повторил Шарп слова Харпера, затем оглушительный залп мушкетов возвестил, что Гарри Прайс выстроил красномундирников на вершине холма и стреляет вниз во французов.
Первый залп Прайса решил исход битвы. Шарп услышал голос, отдающий приказы по-французски, и секунду спустя линия стрелков противника начала редеть и исчезать. У Гарри Прайса хватило времени еще на один залп, прежде чем одетые в серое враги оказались вне досягаемости.
— Грин! Хоррел! Мак-Дональд! Кресакр! Смит! Сержант Латимер! — приказал Шарп своим стрелкам. — Пятьдесят шагов вниз в долину, организовать линию пикетов, но если ублюдки начнут наступать снова, возвращайтесь сюда. Вперед! Остальные на месте.
— Иисус, сэр! Вы должны увидеть это! — Харпер распахнул дверь ближайшей хижины своим семиствольным ружьем. Это ружье, разработанное для стрельбы с марсов британских военно-морских кораблей, состояло из семи полудюймовых стволов, стреляющих одновременно от одного кремневого замка. Оно походило на небольшую пушку, и только самые здоровые, самые сильные солдаты могли стрелять из него, не рискуя повредить плечо. Харпер был одним из самых сильных мужчин, каких Шарп когда-либо знал, но также и одним из самых сентиментальных, и теперь здоровенный ирландец чуть не плакал.
— О, Христос наш, безмерно страдающий! — перекрестился Харпер. — Вот уж поистине ублюдки.
Шарп уже чувствовал запах крови, и когда он глянул через плечо сержанта, тошнота комом подступила к горлу.
— Бог ты мой! — сказал он тихо.
Убогая хижина вся была пропитана кровью, кровью были забрызганы стены и залит пол, на котором были свалены в кучу безжизненные тела детей. Шарп попытался подсчитать тела, но мог даже определить, где кончается один окровавленный труп и начинается другой. Дети были очевидно раздеты донага и затем каждому перерезали горло. Маленькая собачонка тоже была убита, и ее трупик с окровавленной перепутанной шерстью был брошен на трупы детей, кожа которых казалась противоестественно белой на фоне лаково-блестящих луж крови.
— О, Иисус милосердный, — сказал Шарп, когда выбрался из пропахшей кровью полутьмы на свежий воздух. Никогда прежде не видел он такого ужаса. Шлюха из богадельни родила его в лондонской сточной канаве, под грохот британских барабанов прошагал он от Фландрии до Мадраса, через индийские войны, от берегов Португалии до границы Испании, но никогда, даже в пыточных застенках Султана Типу в Серингапатаме, не видел он детей, сваленных мертвой грудой, словно скот на бойне.