Несколько минут девушки потратили на чтение газеты.
- Вот видишь! - торжествующе говорила Бланш.
В комнатах, как и следовало ожидать, никакой еды не оказалось. В кухне они нашли полный разгром: битую посуду, пустые бутылки, пустые жестянки из-под консервов, опрокинутый стол; всюду следы борьбы, но нигде никаких следов пищи. Если что и оставалось, оно было приедено крысами.
Но настойчивые сестры спустились в нижний этаж и были, наконец, вознаграждены. В нижней кухне на столе стояла целая батарея невскрытых консервов, и в одной жестянке торчала машинка для откупоривания. Очевидно, и здесь разыгралась одна из обычных трагедий…
Девушки поели, запили пивом, которого также оказался большой запас, и, подкрепившись, наполнили консервами целых две корзины. Но пива взяли только одну бутылку для матери, чтобы не тяжело было нести. Ведь им было еще далеко идти, и находке своей они не очень обрадовались: консервы им и так до смерти надоели.
Разыскивая корзины, они нашли единственную картофелину, оставленную крысами. Картофелина дала тонкий, длинный росток, длиной уже в несколько футов. Бледно-зеленый, почти бесцветный, он пролез под шкафом и через всю комнату тянулся к свету в окне.
- Странно! Как они быстро растут! - удивлялась Милли.
- Тоже тянется на простор - как и мы, - улыбнулась Бланш.
Обе девушки обрадовались, что на улице еще светило солнце. Так жутко было в этих покинутых, холодных домах, где трагически оборвалась и замерла жизнь и куда природа еще не нашла доступа. Жалкий побег картофеля, тянувшийся к свету, не найдет здесь, где пустить корней…
* * *
На обратном пути у сестер Гослинг было еще одно приключение. Проходя мимо здания Парламента, они вдруг решили зайти осмотреть его. Предложила Бланш. Милли, после слабого протеста, согласилась.
Препятствовать им было некому. Они обошли все залы, посидели в кресле Спикера, проникли и в святилище Верхней Палаты. - Увы! кому теперь были нужны все правила и уставы, весь сложный механизм создания новых законов? Воздух уже не потрясали жаркие споры, лукавые и язвительные реплики тех, для кого эти залы были ареной борьбы честолюбий. Чума все изменила. В три месяца исчезли все прежние цели, к которым могло стремиться человеческое честолюбие, исчезло самое представление об успехе и богатстве. Деньги, драгоценности, самоцветные каменья, все прежние ценности вдруг утратили цену и смысл, как и символ власти, лежавший в пыли на председательском столе в палате законодателей. Что за беда, если какая-нибудь сумасшедшая женщина ограбит все лавки ювелиров в Сити? Кто мог теперь запретить воровство или покарать за убийство? Уцелел один лишь закон и единая ценность - закон самосохранения, ценность - пища. И две полуобразованных девушки, случайно- попавшие сюда, могли сидеть на председательском месте и сами вырабатывать для себя законы.