– И стесняться не надо! – крикнули из толпы с ужасающим акцентом. – Ты для нас все равно что ослица.
– Уведите меня отсюда, – потребовала Алиса, не поднимая глаз. – Я ничего не хочу.
– Так я тебе и поверил, – засмеялся Ворон. – Надеешься напустить лужу где-нибудь в укромном уголке? Не выйдет.
– Уведите!
– Не смей повышать голос, женщина.
– Я не повышаю.
– И не смей требовать.
– Я не требую. Я просто прошу. Пожалуйста. – Алиса молитвенно сложила руки на груди. – Я очень прошу вас.
– Ладно, придется войти в твое положение, – проворчал Ворон, ухмыляясь в бороду. – Ты ведь на самом деле очень хочешь по-маленькому, а сделать это стесняешься. Поэтому мои люди тебе помогут.
Отвернувшись, он что-то крикнул по-чеченски. Не прошло и полминуты, как Алиса, ошеломленная, онемевшая, похолодевшая от ужаса, оказалась опрокинутой на траву. Один боевик держал ее за руки, второй сидел на ней верхом, но почему-то в штанах, не делая попыток изнасиловать беспомощную жертву. Она поняла, что происходит, когда его твердое колено, обтянутое засаленным камуфляжем, уперлось в низ ее живота.
– Ай! – вскрикнула Алиса, не столько от боли, сколько от стыда.
Резкого нажатия на мочевой пузырь оказалось достаточно, чтобы она напрудила в трусы, как в детстве, хотя, когда Алиса была маленькой, ей не приходилось сталкиваться с заросшими до глаз выродками, на которых нет никакой управы. С выродками, которые повсюду утверждают свое право сильного. Которые при каждой возможности измываются над слабыми, потому что ничего другого они в этой жизни делать не любят и не умеют.
– Мерзавцы, – плакала Алиса, ощущая, как горячо, как мокро сделалось под ее розовой юбчонкой, перепачканной зеленью травы. – Как вам не стыдно, мерзавцы!
Ее мучители только ржали, перемигиваясь и почесываясь грязными волосатыми лапами.
– А почему нам должно быть стыдно? – надменно удивился подбоченившийся Черный Ворон. – Разве кто-нибудь из нас ходит под себя? Нет. Это делают лишь скоты.
– И русские! – крикнули из толпы.
– Не просто русские, а любые неверные, – поправил подсказчика Ворон, после чего счел нужным сделать еще одно уточнение: – Которые приравниваются Аллахом к самым тупым и грязным животным.
– К свиньям! – выкрикнули хором несколько боевиков.
Что могла возразить им одинокая униженная девушка, сидящая на земле в перепачканной юбке и мокрых насквозь трусах? Что она не свинья? Что они сами грязнейшие и гнуснейшие из существ, сотворенные господом? Ее мнение ничего не значило. Ее слова ничего не стоили. Как и ее горючие слезы. Как и ее бестолковая жизнь.