– Все по домам! Командование военного округа немедленно приступит к рассмотрению ваших жалоб. – Уже отгородившись от бунтовщиков фигурами перепуганных часовых и дежурного по штабу, он злорадно добавил: – За несанкционированные митинги – трибунал. Зачинщики ответят по всей строгости закона.
Ввалившись в гулкий прохладный вестибюль, Воротюк, оскальзываясь на мраморных плитах, устремился к лифту. Генеральские глаза, ослепленные солнечным светом снаружи, еще не успели привыкнуть к царящему в здании полумраку. Уловив справа передвижение предупредительно скособочившейся фигуры, Воротюк пожаловался:
– Деньги им подавай, воякам хреновым!..
Как выяснилось, это было весьма опрометчивое заявление.
– Репортер «Независимой газеты», – представился шагающий рядом пижон в шортах, после чего выставил перед собой микрофон. – Вы считаете требования контрактников несправедливыми?
– Убери! – рассвирепел Воротюк. – Ты бы еще свой член мне под нос сунул!
Взмах генеральской руки – и микрофон полетел прочь. Пока репортер ползал по полу, выискивая утерянный поролоновый набалдашник, Воротюк протиснулся в кабину лифта и поехал наверх, угрюмо разглядывая свое отражение в зеркале. Волосы всклокочены, верхняя пуговица мундира на честном слове болтается, щеки багровые, а нос между ними – бледной поганкой торчит. Славное начало рабочего дня. Но то ли еще будет, ой-ей-ей!
* * *
Своего заместителя Павла Игнатьевича Конягина, дожидавшегося в приемной, Воротюк как бы не заметил, пронесся раскаленным докрасна метеором мимо и скрылся в кабинете, постаравшись хлопнуть дверью как можно сильнее. Получилось. Но не успел еще отвалившийся пласт штукатурки рассыпаться по полу мелким крошевом, как дверь снова приоткрылась. В образовавшуюся щель на манер здоровенного раскормленного кота протиснулся заместитель. Свесил повинную голову на грудь, развел руками, на которых старческие пигментные пятна перемешались с веснушками:
– Прости, Николай. Сам не знаю, как такое могло случиться.
– Не знаеш-шь, Павлуш-ша? – прошипел Воротюк. – Тогда я тебе объясню. Водку жрать до потери пульса не надо. Мозги пропивать не надо. Тебе кто разрешал секретные данные дома хранить, а? Может быть, я?
– Ну, прости подлеца, – гудел Конягин. – Я уж и так за дурость свою поплатился. Горе у меня, сам знаешь. Похороны сегодня. Внученька моя, Ларочка…
– Ты меня на жалость не бери, не бери! Наломал дров, а теперь в кусты? – Воротюк всем весом обрушился на испуганно пискнувшее кресло, запустил палец в ухо и, остервенело вращая им, продолжал: – Похороны отменяются. Самолета не дам, даже не проси.