Но зачем? Это глубокий тыл. Тем более, что первые два самолета уже благополучно преодолели Виленский район ПВО и сейчас находятся над Восточной Пруссией.
Подполковник Брандт передвинул портфель с посылкой господину Штиффу из-под кресла к борту, прямиком под иллюминатор. Мимоходом отметил то, на что не обратил внимания в Смоленске – подарок тяжеловат, две бутылки с ликером чересчур увесисты.
Шла сорок пятая минута полета. Судя по всему, Донаньи ошибся, и взрыватель не сработал…
– В чем дело? – громко сказал Брандт, разбудив задремавшего в соседнем кресле советника имперского управления вооружений Штрауба. Наклонился. Послышалось неприятное шипение, из портфеля выбивался сизый дымок, пахнущий какой-то откровенно химической гадостью. – Что…
Брандт и господин советник погибли мгновенно – в последний момент подполковник еще успел заметить ослепительную синевато-белую вспышку. Штрауба поразило осколками и вышвырнуло в полутораметровую дыру, образовавшуюся в фюзеляже.
* * *
Ожидаемого заговорщиками эффекта бомба не произвела – предполагалось, что самолет будет полностью уничтожен в воздухе, но сдетонировала лишь малая часть взрывчатки, и конструкция машины выдержала. «Кондор» резко пошел вниз и влево.
– Держи, держи! – заорал Баур второму пилоту. У него создалось впечатление, что самолет поражен зенитным снарядом. – Гидравлика отказывает! Рация! Черррт!
«Кондор» стремительно терял высоту – четыре с половиной тысячи, четыре, три восемьсот, три триста пятьдесят… Перегрузки были огромные: если бы пилоты, скрупулезно следовавшие инструкциям, не были пристегнуты, их выбросило бы из кресел.
Сигнал бедствия подать не успели, да и некогда было – машина с трудом выровнялась, но тотчас отказали второй и четвертый двигатели, два оставшихся теряли мощность.
– Аварийная посадка! – Баур, не потерявший самообладания, видел внизу покрытые снегом болотистые равнины и черно-зеленые перелески – местность безлюдная и диковатая.
Замелькали голубые искры, электронику закоротило. Кабина наполнилась запахом жженой изоляции.
– Руге, садимся!
Дотянуть до ровного, покрытого тающим снегом поля не вышло – «Кондор» на скорости в триста километров в час врезался в ельник, сразу отвалилось правое крыло, один из двигателей левого сорвался с креплений и с ревом прорубил в подлеске сорокаметровую просеку. Топливо не воспламенилось только чудом.
* * *
В партизанском отряде «Сталинское знамя» с комиссара Шмулевича сильно удивлялись. Нет, вовсе не «не любили», и тем более не «ненавидели», но относились к Шмулевичу странно: каждый понимал, что обойтись без него решительно невозможно, человек он дельный и полезнейший, но очень уж удивительный. Решительно не такой, как все. Достаточно упомянуть, что обращались к нему всегда по имени и отчеству, не «товарищ комиссар» и не «товарищ Шмулевич», а непременно «Семен Эфраимович». На этом он сам настоял, мягко, однако непреклонно, еще летом 1941 года, когда в отряде и было-то всего-навсего четырнадцать человек.