— Можно задать вопрос? — спрашиваю я мадам Жильбер, как только обвиняемого увели. — Что вы думаете об этом человеке?
Она легонько вздрагивает.
— Чудовище. Выше моего понимания.
— Иными словами, вы не верите в то, что он совершил преступление, или не понимаете, как можно было опуститься до него…
— Именно так. Выше моего понимания.
Видно, что ей не хочется затрагивать эту тему.
— Вы знаете, мадам Жильбер, я часто спрашиваю себя, что делал бы без вашей интуиции. Хорошенько подумайте над вопросом, который задам.
Она машинально собирается и проводит рукой по волосам. Укладывает бумаги на столе.
— Можете ли вы представить, чтобы убивали так, как сделал этот человек, и по тем причинам, которые он выдвигает?
— Не знаю, — тихо отвечает она, поворачиваясь ко мне на своем вращающемся кресле. — Вероятно, он сумасшедший, господин следователь, но одновременно… Кто хоть раз в жизни не мечтал сделать то, что он сделал, или что-то похожее?
Она задала вопрос, глядя мне прямо в глаза. О себе или обо мне говорит она?
— Я, — отвечаю я с удивляющей меня самого твердостью. — Не думаю, что мечтал о совершении ужасного проступка. Я не могу причинить зла женщине — любой женщине, — тем более нарезать её на куски.
Мадам Жильбер отвечает таинственной улыбкой и вновь поворачивается к машинке.
Эмильены дома еще нет, но статуя стоит не шелохнувшись, и я успокаиваю себя, что ей остается стоять здесь всего несколько часов. Зачем ждать конца выставки, ведь публика все равно не видит ее. Голландец увезет её с собой. Что ему ждать? Деньги заплачены. Как удалось уговорить этого миллиардера приобрести такую уродину, хотя при его средствах он может купить бесчисленное множество прекрасных вещей?
Если не считать разочарования, день прошел в общем неплохо, с удовлетворением отмечаю я, погружаясь в ванну с горячей водой. Допрос обвиняемого, даже если я не полностью им удовлетворен, протекает без сучка и задоринки, ОТЕЦ вскоре исчезнет благодаря богатому дураку. Я уже почти перестал злиться на Эдуардо за кражу моего любимого кресла. Оно было изъедено шашелем. Надеюсь вскоре отыскать подобное и в лучшем состоянии. И только выиграю от этого. Эмильена и без моих слов поймет, что зашла слишком далеко. Такой тонкий вид упрека мне нравится. Но заметит ли она новое кресло? Это самое ужасное с Эмильеной. Когда мне кажется, что я совершил блестящее действо, она ничего не видит, а в других случаях с исключительной резкостью реагирует на слова и акты, которые я считал совсем безобидными. Это невыносимо, но, быть может, именно эта вечная неуверенность, в которой она заставляет меня жить, и привлекает меня к ней, хотя я и страдаю от этого.