— Говорил ли он вам о своей жене?
— Очень мало. Иногда одно слово, горький намек… Похоже, он не был счастлив в браке… Но подумать, что… Невозможно!
— Если бы он был понастойчивей, вы бы ему уступили?
Мадам Жильбер поднимает глаза от машинки. Свидетельница краснеет.
— Я… Я была замужем, — говорит она. — Я живу отдельно от мужа. Я… я думаю, что довольно хорошо знаю мужчин. Да, думаю, я бы ему уступила, как вы выражаетесь, господин следователь.
— А вам никогда не казалось странным, что обвиняемый не был настойчивым по отношению к вам, особенно если он вас так ценил, а вы чувствовали, что он несчастен в браке?
— Не знаю, — она отрицательно качает головой. — Нет… Да… (чувствуется, что она и раздражена, и обеспокоена). Вы знаете, господин следователь, главное — работа, была работа. Время на вольности было крайне ограниченным.
Я настаиваю.
— Однако вам все же показалось странным или, по крайней мере, любопытным, что он оставался… на отдалении от вас, не так ли?
Она медленно кивает и несколько секунд разглядывает кончики пальцев.
— Быть может, — соглашается она.
— У него были любовницы?
— Нет… Да… И все же нет. Я ни разу не слышала, чтобы он вел по телефону странные разговоры, он никогда не отдавал предпочтения какому-либо звонку…
Бесполезно. Все бесполезно. Куда ни ткнусь, повсюду натыкаюсь, на стену.
— Благодарю вас, мадам. Мой секретарь составит резюме нашего разговора, вы его прочтете и, если согласны, подпишете.
Вторым свидетелем проходит сосед. Он возглавляет небольшое предприятие и часто работал с обвиняемым. Приземистый усач с обвисшими чертами лица и брюхом, не привыкший носить пиджак с галстуком. Он в еще большем замешательстве, чем первая свидетельница, но знаю по опыту, это не означает, что он что-то скрывает или имеет проступок на совести. Он просто смущен, как любой человек, столкнувшийся с судебным ведомством. Повестка в его руке подрагивает.
Он судорожно протягивает её мадам Жильбер, та с серьезным выражением лица берет бумажку и кладет рядом с машинкой. Когда он уйдет, она выбросит её в корзинку для бумаг.
С первых же слов, если не считать робости, я догадываюсь, что он испытывает симпатию к обвиняемому. Он её и не скрывает. Как и первая свидетельница, он не допускает и мысли о случившемся.
Хотя мнение усача мало что значит (он знает обвиняемого меньше, чем первая свидетельница, к тому же и не столь умен), я позволяю ему говорить целых четверть часа.
Надо было вызвать его жену. Я узнал бы больше.
— Спасибо за сотрудничество, мсье, — говорю я. — Всё.
Он оторопело вскакивает на ноги.