И получаю оплеуху.
— Мы, кажется, договорились, что ты мне больше не хамишь! — шипит он.
Я облизываю разбитые губы.
— Идиот, — повторяю спокойно. — И плебей. Бить даму… по лицу… руками… Корчишь из себя аристократа. Фамилию придумал звучную. Дешевые мочалки, наверное, от одной фамилии укладываются внавал. А по манерам за версту видно, что никакой ты не Зонненбранд, а Говночистов или Бздюлев…
Задела! Я задела его за живое, потому что впервые за все время Зомби напрочь теряет самообладание. Не то слово: он просто сатанеет!
— Коблуха! — орет он. — Пахудра пархатая! Откуда ты… Да я тебя…
Он лупит меня наотмашь, от души, обеими руками. Я едва успеваю зажмуриться и хоть как-то прикрыться выставленным плечом, и под сомкнутыми веками вспыхивают белые искры. Рот наполняется соленой влагой. От удара в живот обрывается дыхание, и я, скорчившись, сползаю по стене.
— Я заткну твой поганый рот!..
Он пинает меня, будто собачонку. Это не так больно, как обидно. Но и больно, впрочем, тоже… В голове сами собой возникают нелепые, неуместные мысли. “Только бы не потерять сознание. На бедре будет страшенный синяк. И зубы придется вставлять. Давно собиралась, а все повода не было. А ведь он меня забьет насмерть”.
— Зомби… — всхлипываю я. — Миленький…
Опешив от неожиданной смены декораций, он прекращает свое занятие.
— Теперь будешь послушной девочкой, — говорит он, тяжко дыша, и под локти поднимает меня с пола. — Как негритянская рабыня. Читала “Хижину дяди Тома”?
— О-ох… — вырывается у меня.
Жалкое это зрелище — поколоченная женщина.
На мне нет ни единого здорового местечка. Я вся — сплошная ноющая язва. Пытаюсь вздохнуть полной грудью — и не могу. Будто длинная раскаленная игла втыкается в легкие. Поломал он меня, мерзавец.
С трудом разлепляю налитые кровью веки.
Он легонько, левой ладошкой треплет меня по щеке, одновременно стараясь удержать в вертикальном положении, запустив другую руку — ту, что с “уонгом”, — мне под мышку.
То есть обе руки у него заняты, витой проводок болтается наотлет, и ничего не происходит.
Ну ничегошеньки!
Все верно. Так и должно быть. Зомби лишь играет в отчаянного парня, в камикадзе, в живую мину, с достойным берсеркера пренебрежением к жизни рвущуюся к цели. На самом деле это блеф. Он слишком сильно любит себя, слишком дорого ценит свою жизнь, чтобы так рано прекратить торговать этим товаром и скинуть его по дешевке. А уж тем более рисковать им по пустякам.
Мина у него за пазухой не активирована.
Ведь я же говорила, что возьму его.
Со всем остатком сил зажимаю пистолет под мышкой — боль неимоверная, но сейчас это не имеет ни малейшего значения.