Улька ухмыляется и ловит на лету переброшенный мною “волк”.
— Дерьмовая машина, — замечает он, примеривая ган к своей руке. — Я предпочитаю “швессер-магнум”.
— Ясное дело, — киваю я. — Вы, прибалты, всегда были пижонами.
Я достаю пачку “Бонда”. Мы молча закуриваем.
— Гоша, — наконец нарушает он тишину, и видно, что затевать этот разговор ему ох как непросто. — Я честный человек. Может быть, не всегда смелый… Поэтому не стану лгать и притворяться. Я не знал, что ты выжил в той заварушке. И оттого не искал тебя, чтобы оправдаться.
— А я выжил. Хотя мне достались все пули, что мы могли бы поделить на двоих.
— Но к чему оправдания? Я действительно оставил свой пост. Это непростительно, это безрассудно. Однако подлого умысла в том не было!
— Что же с тобой приключилось? Ты испугался? Тебя купили?
— Ты не прав, Гоша. Я повторяю, была глупость. Сумасбродство. Я и предположить не мог, что боевики отважатся на прорыв именно на нашем участке и в тот момент, когда я отлучусь с поста! Но я не испугался. Разве тогда я походил на труса? Это сейчас, с годами, я уже не такой бравый молодец. Потому что всякий человек, обзаведясь детьми, начинает думать о том, кто будет их растить и ставить на ноги, если не он сам…
— У тебя есть дети? Поздравляю. Я не знал.
— Откуда тебе было знать? У меня двое — мальчик и девочка. У меня красивая жена. Свой дом. Теперь ты приедешь ко мне и все увидишь собственными глазами. Но не о том речь… Я не испугался и меня не купили. Все гораздо проще и банальнее. Помнишь нашу последнюю с тобой хозяйку?
— Конечно, помню. Звали ее, кажется, Фатима.
— Да, прекрасная вдовушка с бездонными очами… Уже позднее я не раз думал: может быть, все было подстроено? Может быть, она нарочно пришла ко мне в рощу, чтобы я занялся с нею и просмотрел десант боевиков?
— Выходит, тогда, в роще, ты ее трахнул?!
У меня глаза на лоб лезут. А господин комиссар Маргерс делается пунцовым от смущения.
— Зачем ты так, — бормочет он. — Все было очень деликатно и красиво. Но… в общем, ты угадал.
Ай да скромник, ай да моралист! А сколько он мне крови попортил за мои похождения, сколько нравоучений впарил, каких только святых не ставил в пример!
— И пока ты жарил нашу красавицу-недотрогу, боевики проскользнули в мою сторону?
— Именно так и было, Гоша.
— Но как же ты отвертелся перед командованием?..
Он отводит взгляд.
— Это было непросто, Гоша. Но я отвертелся.
Я пускаю тлеющий окурок ракетой в приоткрытое окно.
— Если это правда, Уля… если ты мне сейчас не лепишь скульптуру…
— Я христианин, Гоша, — торжественным жестом он поднимает ладонь. — Пусть меня покарает Господь, если я лгу.