– Ты кто? – спросил он. – И чего тут делаешь?
Человек молчал.
Скок поднес фонарь к лицу незнакомца, и его словно пронзило током. Колени внезапно подогнулись, и он чуть не сел на земляной пол сарая.
Перед ним стояла мать!
Скок никогда не отличался трусостью, однако на сей раз самообладание отказало ему. Гортань перехватило, словно некто сжал ее ледяной дланью. Он не мог вымолвить ни слова. Мать смотрела ему в лицо мертвыми глазами и тоже молчала.
Наконец столбняк немного отпустил нашего героя. Сколько на это понадобилось времени: пять минут или час? Лампа в его руках уже начала чадить.
– Ты зачем явилась, мамаша? – прошептал Скок.
Существо не отвечало и все так же неподвижно пялилось на сына.
«Девять дней когда?.. – соображал Скок. Мысли метались в голове, точно вольные птички, попавшие в клетку. – Завтра?.. Нет, кажется, послезавтра… Чего она явилась?.. За мной?..»
– Я не виноват! – вдруг заорал он. – В смерти твоей не виноват! Я не хотел!..
Мать не двигалась.
Он расхрабрился и тронул ее за плечо:
– Пойдем в дом.
Она молчала.
– Пойдем, мамаша.
Скок потянул ее за руку. Рука была холодная, как лед, и Скока передернуло от омерзения.
Мамаша безропотно пошла вперед, ведомая за руку сыном. Во дворе было совсем темно. Скок отворил дверь землянки и пропустил мать вперед.
«Что с ней делать? – лихорадочно размышлял он. – А если кто-нибудь войдет?»
Хотя кто мог явиться сюда среди ночи?
Мамаша и в землянке вела себя точно так же, как и в сарае. Она неподвижно стояла посреди комнаты.
– Ты зачем пришла? – спросил Скок. – Почему тебе в могиле не лежится? Чего мне теперь с тобой делать? На девять дней придут люди тебя поминать, а ты – вот она, «пожалте бриться». Очень мило, ничего не скажешь. И куда прикажешь сейчас тебя положить. Вот что. Давай-ка под кровать. Тебе ведь все равно – где лежать. Места там полно…
Утром, часов эдак в семь, когда все нормальные люди досматривают самые сладкие утренние сны, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Профессор проснулся, когда телефон надрывался в пятый или в шестой раз. Некоторое время он лежал, сонно размышляя: кому это он вдруг понадобился в такую рань? Аппарат не умолкал. Чертыхнувшись, Севастьянов поднялся со своего ложа и прошлепал в прихожую.
– Да? – пробурчал он в трубку.
– Спишь, Серёнька?
Вначале Севастьянов даже не понял, кто говорит.
– Само собой, – недовольный фамильярным обращением, произнес он.
– А у меня есть новости, – продолжал вещать голос. – И какие! Ты, парень, обалдеешь.
– Это кто? – спросил профессор.
– Ну ты, Серёнька, даешь! Старик Кобылин тебя беспокоит. Забыл такого?