— Ох ты, блин! — удивленно воскликнул «притертый», как следует рассмотрев диспозицию. — Вот так ни хера себе, прикол!
А и было чему подивиться — не каждому мужику доводится в жизни своими глазами наблюдать, как лезет дите на свет божий. Мы же, мужики, только туда горазды, а насчет обратно — избави боже, не царское это дело, в таких потугах соучаствовать!
— Лезет! — ошеломленно прошептал Антон. — Лезет! Совет салаги-«акушера» оказался весьма кстати: едва роженица оказалась ближе к двери и смогла максимально развести бедра, как из ее многострадальных недр полезла в этот мир головка, покрытая осклизлой кровавой пленкой.
— Ххха-рррр… — задушенно захрипела чеченка — из-под правой руки, закрывавшей рану, вспенилась бордовая кипень в сгустках, прострел самостоятельно испустил клокочущий выдох… Головка остановилась на полпути, тело роженицы застыло каменной глыбой, замерло в статичном усилии.
— Не сможет! — нервно крикнул Антон. — Никак не выходит! Легкое пробито, а тут же тужиться надо… Ох, мать твою… Че делать, акушер?!
— А хрен его знает, — легкомысленно бросил салага. — У нас нормально все лезло. Даже и не знаю…
— Можно попробовать подавить сверху вниз, — встрял «притертый» и, оглянувшись, сообщил с заметным облегчением:
— А вон ваши метутся. Может, у них там доктор есть какой-никакой? Мне бы тоже не помешало…
— Какой, в задницу, доктор! — с отчаянием в голосе воскликнул Антон, памятуя о том, что, помимо безнадежного коновала Бурлакова, в станице сроду не было ни одного приличного врача. — Она умирает! Она щас сдохнет и… и это вот так останется!
— Ну, тогда дави, — настоял на своем «притертый». — Я слыхал, так делают, когда не идет. С под груди начинай и аккуратно по параллели — вниз. И дырку неплохо было бы прижать. Ты давай дави, а я рану зажму, — и поковылял вокруг кабины к водительской двери.
«Притертый», кряхтя и охая, вскарабкался на водительское место и припечатал своей ручищей ладонь чеченки к ране. Антон сцепил руки в замок, прижал живот роженицы под грудью и медленно стал подаваться назад, словно собирался вытащить вздутый живот прочь из кабины отдельно от остального тела женщины.
Впавшая было в беспамятство чеченка, учуяв каким-то шестым чувством, что ей помогают, с грехом пополам набрала в пробитую грудь воздуха и напряглась в последнем неимоверном усилии, сжимая левый кулачок до мертвенной белизны костяшек и насквозь прокусывая неловко угодивший меж зубов кончик языка.
— Лезет! — заорал Антон, ощутив, что плод покидает тело матери. — Лезет, еб вашу мать!!! Лезет, бля!!! Давай, милая, давай… Ох-ххх… Все, что ли?!