Числа принадлежали ей. Если что-то имело число, она знала, какое это было число. Она помнила начало обучения в школе, первый класс — она не ходила в детский сад, поскольку мать считала детский сад глупой тратой времени — и свое облегчение, которое почувствовала, когда ей объяснили значение чисел, как будто огромная часть самой себя, наконец-то, встала на место. Теперь она знала названия для их форм, значения имен. Всю жизнь ее завораживали числа, где бы она их не видела, на домах, доске объявлений, такси или где-то еще, они казались ей иностранным языком, который она не могла уловить. Было странно иметь такое родство с ними, но никакого понимания. Она думала, что была глупой, как твердила ей мать, пока не пошла в школу и не нашла ключ.
К тому времени, когда ей исполнилось десять, мать глубоко увязла в выпивке и наркотиках, и шлепки доставались все чаще, приближаясь до почти ежедневных избиений. Если пьяная мать, заявившаяся ночью домой, вдруг решала, что ей не понравился какой-то поступок Лорны, совершенный в тот день или накануне — или неделей раньше, это не имело значения — она хватала любое, что подворачивалось под руку, и бросала в Лорну, где бы та ни находилась. Долгое время переход Лорны от сна к бодрствованию сопровождался ударом: по лицу, по голове — везде, куда матери удавалось поразить ее. Она научилась спать в состоянии молчаливого страха.
Всякий раз, когда она думала о своем детстве, самыми яркими ее воспоминаниями были холод, темнота и страх. Она боялась, что мать убьет ее, но еще больше, что какой-нибудь ночью она не затруднит себя возвращением домой. Если уж и была вещь, в которой Лорна нисколько не сомневалась, так это то, что мать не желала ее рождения и после него ничего в ее чувствах не изменилось. Она знала, потому что это было музыкальным фоном ее жизни.
Она научилась скрывать, что значат для нее числа. Единственный раз, когда она кому-то рассказала об этом, единственный раз, был в девятом классе, когда она положила глаз на мальчика из своего класса. Он был милый, немного пугливый, не один из популярных детей. Его родители были очень религиозны, и ему никогда не разрешали уделять внимание школьным вечеринкам или обучению танцам. Его положение имело отдаленное сходство с положением Лорны, потому что она тоже никогда этим не занималась.
Они много разговаривали, держались за руки, немного целовались. Затем Лорна, превозмогая страх, разделила с ним свою самую глубокую тайну: иногда она знала вещи прежде, чем они случались.
Она все еще помнила полный отвращения взгляд на его лице. «Сатана!» — выплюнул он и никогда больше не разговаривал с ней. По крайней мере, он никому не разболтал, но скорее всего, просто потому что у него не было никого, с кем он мог бы поделиться.