— Это несправедливо, — возразил Кондаков и покраснел от волнения. Он хотел сказать, что сплавляет бревна больше пятнадцати лет, что ему, новому директору, работающему тут первый год, не следовало бы та наседать на подчиненных, не зная обстановки. Но трубка уже молчала. Тимофей Тимофеевич не сразу попал ушком ее на рычаг.
На другой день статистик со скорбным видом положила перед начальником лесопункта телефонограмму: директор сдержал слово.
Потом он позвонил и потребовал Снеткова. Тот и краснел и бледнел, слушая разнос. Перминов называл уполномоченного хлюпиком, либералом и приказал применить к непослушному руководителю лесопункта власть леспромхозовского представителя.
— Приказ есть приказ, — сказал Снетков. — Не зарывайся, Кондаков. Директор приказывает — он и отвечает.
— Он подстраховывается. Боится ответственности, — угрюмо отозвался Кондаков. — Ему там трудно судить о поведении реки. А за сплав мы все в ответе. И он, и я, и ты.
— А вы уверены в правильности своего решения?
— Уверен.
— Так сколько же еще ждать?
— Два дня.
— Черт знает, что ты за человек! Чугунная у тебя сила воли! Не своротишь! — Снетков вскочил, побегал по кабинету и вышел, хлопнув дверью.
Пришла Таисья Никаноровна. На ней резиновые сапоги и ватник. Голова обвязана теплой косынкой, глаза светятся довольно и весело.
Увидев на полу мокрые следы от своих сапог, она немножко смутилась.
— Чего тебе? — недружелюбно спросил Тимофей Тимофеевич.
— Мы улицу убираем. Грязи скопилось за зиму — жуть!
— Кто это «мы»?
— Неработающие жены.
— И сколько вас?
— Двадцать.
— Охота тебе браться не за свое дело!
— Почему не за своё? По улице пройти нельзя — озёра воды, грязь, хлам. Не ходишь — плаваешь. В темноте шею сломать запросто можно. Вчера вон старуха Горшкова, Сеньки-тракториста мать, брякнулась в канаву и ногу вывихнула. Калечатся люди, а вам и дела нет. Дай нам лопаты.
— Лопат нет! — отрывисто бросил Тимофей Тимофеевич.
Таисья Никаноровна удивленно смолкла. Он никогда не говорил с ней таким сердитым тоном. Она поняла, что по службе у него не всё ладно, и попятилась к двери.
— Спроси лопаты у завхоза, — уже мягче сказал он.
— Спрошу. Обед в духовке.
* * *
К концу вторых суток поздно вечером хлынул ливень. Первый весенний ливень с исступленной пляской дождя, со свирепым ветром. Уже ложась спать, Тимофей Тимофеевич услышал, как дождь настойчиво бьет в окна. Он выскочил на крыльцо: потоки воды лились с крыши, ветер брызгал в лицо. К утру Хмелевка выйдет из берегов и затопит прибрежные низины и поймы. Лес сплавлять в такое половодье нельзя — разнесет бревна по отмелям.