Народные управления колчаковцами были упразднены. На их место назначили управляющих уездами и старост, то есть была полностью восстановлена система управления Чукоткой, существовавшая в период царского самодержавия.
"Борьба за власть Советов на Чукотке (1919 — 1923)". Сборник документов и материалов. Магадан, 1967
Агриппина Зиновьевна не могла нарадоваться на свою служанку: она приносила чистую пресную воду не только для чая, но и для стирки белого белья.
Александр Булатов обычно ожидал Милюнэ за кладбищем, читая скорбную летопись истории крайнего Северо-Востока. Буквы были вырезаны глубоко в дереве, и снежные пурги и летние дожди только округлили и отполировали их очертания.
Каждый раз, глядя в глаза Милюнэ, в ее лицо, Булатов чувствовал, как у него закипают слезы.
Милюнэ все же удалось уговорить Булатова отдавать ей ведра, когда они приближались к домам Ново-Мариинска. Булатов смастерил для Милюнэ коромысло, и она несла ведра, покачиваясь стройным телом, медленно, стараясь не расплескать ни одной капельки драгоценной npd-зрачной воды.
Перемену в настроении Милюнэ первой заметила проницательная Агриппина Зиновьевна. Служанка уходила надолго, а возвращаясь, не скрывала своей радости.
Милюнэ напевала песни, услышанные в этом доме:
Дышала ночь восторгом сладострастья…
Агриппина Зиновьевна прислушалась, обменялась взглядом с мужем и вышла на кухню.
— Машенька, а ты понимаешь, что ты поешь? — осторожно спросила она служанку.
— Понимаю, конечно, — уверенно ответила Милюнэ. — Дышала ночь…
Но тут, подумав, обнаружила, что другие слова ей непонятны. Что это значит — восторгом сладострастья? А почему ночь дышит? Разве она человек или зверь, чтобы дышать?
— Наверное, все-таки не понимаю, — смущенно призналась Милюнэ под пристальным, испытующим взглядом Агриппины Зиновьевны.
— Не понимаешь, а поешь! — осуждающе произнесла хозяйка. — И что это с тобой такое творится в последние дни? Булатов слушал. Он полулежал, опершись плечом о тундровую кочку, и даже сквозь подбитое ватой пальто чувствовал студеное дыхание вечной мерзлоты. По утрам мороз уже прихватывал лужи, и трава стала ломкой, хрупкой.
Голос у Милюнэ был удивительной чистоты, как первый ледок, и песня эта, слышанная где-то в далекой дали, вдруг взволновала парня, напомнила дымные залы сингапурских портовых харчевен, бледные ночи на берегу Финского залива, строгие прямые улицы Петрограда и долгую свою дорогу к дому, которая неожиданно затерялась в немыслимой дали.
— Я тебя очень люблю, Машенька. — В порыве нарастающей нежности Булатов обнял ее, при-, жал к себе, оборвав песню.