Этот обычай хозяйка завела с появлением Милюнэ и приохотила к нему и своего мужа.
Потом Милюнэ доедала остатки барского завтрака, вылизывая блюдо с меляссой с таким тщанием, что его больше и не надо было мыть. Вроде бы вдоволь было еды в доме, но она была какая-то легкая, словно игрушечная, и Милюнэ с удивлением прислушивалась к своему нутру, всегда ощущая легкий голод и странную пустоту в желудке.
Первые дни Милюнэ часто ходила в ярангу Тымнэро и рассказывала Тынатваль о странных обычаях тангитанов.
С едой в яранге Тымнэро по-прежнему было худо. Каюр Ваня Куркутский поделился остатками прошлогодней рыбы, и подруга угостила Милюнэ рыбьими головами.
Когда Милюнэ вернулась в треневский дом, Агриппина Зиновьевна повела носом, как собака, почуявшая оленье стадо, приблизилась, сморщила нос и сердито сказала:
— Не смей больше ходить в ярангу! Завтра же помоешься в бане — и чтобы никаких посещений грязных родичей!
Милюнэ с утра натаскала с Казачки воды, наполнила большой вмазанный в печь котел, две железные бочки, зажгла огонь.
В бане становилось теплее.
В самом же доме Треневых готовилось угощение.
После полудня в баню направились Тренев и Грушецкий, прихватив с собой ведро квасу и березовые с осени заготовленные веники, которые хранились в сенях под потолочными перекладинами. Снимая их оттуда, Милюнэ вдохнула до боли знакомый запах березового стланика на берегу реки Танюрер — невольное напоминание о навсегда ушедшем счастливом детстве.
В баню невозможно было войти — такая там стояла жара.
Возбужденно переговариваясь, Грушецкий и Тренев раздевались в предбаннике. В ожидании приказаний Милюнэ сидела у полуотворенной двери и с изумлением глядела, как разоблачались тангитаны. Сначала они скинули шубы, сняли шапки и валенки. Остались во всем белом. Посидели некоторое время, как бы привыкая к жаре. Первым скинул последнюю рубашку рыбопромышленник Грушецкий.
Оба тангитана" скрылись в клубах пара в главной банной комнате, и вскоре оттуда раздались вопли и стоны, свистящий звук рассекаемого распаренным веником жаркого, насыщенного паром горячего воздуха.
Несколько раз Грушецкий и Тренев выбегали окунуться в прорубь, растягивались на лавках в предбаннике, не обращая внимания на Милюнэ, пили большими глотками квас, настоянный на тундровой морошке, и, уже еле волоча ноги, снова скрывались в жаркой комнате.
Наконец мужчины вымылись, оделись в чистую одежду.
Пришла Агриппина Зиновьевна с большим эмалированным белым тазом.
— Ты тоже будешь мыться, — сказала Агриппина Зиновьевна, произнося слова медленно и ясно, и показала, что надо раздеться.