Злыдень-озеро испокон веков считалось местом глухим и гиблым. Не зря так считали люди. Озеро не враз водной гладью разливалось, обманчивы были берега: манили зеленью, а попробуй ступи. Не раз у озера и люди пропадали, и скотина. Потому что, если кто попадал в трясину, назад не возвращался. Лишь в одном месте у воды белела песчаная полоса. Над этой полосой высился крутой склон холма. Но чтобы добраться от основания холма до песчаного берега, большое искусство требовалось. Склон холма скатывался в трясину. Трясина тянулась до зарослей чахлого осинника, с которого, собственно, и начинался песчаный берег. «Человек, ежели он нормальный, разве может на Злыдень-озеро ходить?» — резонно спрашивали люди. Сами же и отвечали, что нет, не может, а ежели ходит, то не чисто все это и не обротень ли новый поселенец.
Во все времена в этом болотно-озерном краю, где по весне или в период затяжных летних дождей ни конному не проехать, ни пешему не пройти, людям жилось трудно. Тяжко давался хлеб, достаток. Разные суеверия, наоборот, приживались легко. Их здесь родилось множество. Верили в чертей, в леших. Точно знали, кто чист, кто нечист — водит дружбу с дьяволом. За годы Советской власти жизнь в поселке стала значительно легче. Советы дали людям твердые заработки, изничтожив перекупщиков, но нет-нет да и вспомнят старое, не удержатся, расскажут такое… Да еще на свидетелей сошлются, на тех якобы людей, которые не дадут соврать.
Не к ночи будь помянута, расскажут, жила в нашем поселке Настастья-странница. Странницей ее прозвали давно, когда ходила она на богомолье к святым местам. Так вот, даже такая богомолка и та душу свою дьяволу продала. Не буду врать, не знаю, как там у нее получилось, только перестала она ходить по святым местам. В то же лето предупреждение ей от господа вышло — молния в саду у ней яблоню разворотила. На второй год молния опять в ее сад попала. Сарай сгорел. Да как! Вспыхнул снопом соломенным. Сгорел сарай, а на его месте камень черный объявился. Не простой камень. По ночам от него свист исходил. Ей-богу! И растительность стала изводиться на ее дворе. Деревья, трава, кустарник какой — все повысыхало. Дом ее на бугре как раз стоял, веришь-нет, облысела земля. А скотина какая, та, наоборот, в рост пошла. Тут все поняли — сроднилась Настасья с чертом. Сторониться ее начали. Она в отместку залютовала. Высохла к тому времени, ну чистая деревяшка суковатая, солнцем выжженная. А как обернется вороной — и пошла! Не приведи господи! На дворе ночь черным-черна, а ей самое раздолье. Летает. Ты видал когда, чтобы птица по ночам летала? То-то. Самые что ни на есть черные ночи выбирала. Скотину во дворах стала изводить. Вскоре и сама сгинула. Пошла на Злыдень-озеро, да и не вернулась. Со Злыдень-озера и раньше, было дело, не возвращались. Только после Настасьиной гибели над тем озером в самые-самые ночи, особенно под святые праздники, карканье слышится. Не веришь — сходи. Ты не пойдешь, а постоялец Кузовлевой ходит. Нечисто здесь, то-то!