В 1910 году моему батюшке исполнилось пятьдесят три года. Он обладал большим состоянием, известным реноме и был холост. Неудивительно, что среди московских матрон он пользовался популярностью, и каждая из них видела его подходящим супругом для своей великовозрастной дочери. Слухи о том, что моего отца преследует рок и над его фамилией нависло несчастье, не отпугивали москвичек — капитал отца, исчислявшийся почти двумя миллионами, развеивал любые сомнения.
Батюшка посещал светские рауты и был завсегдатаем московских журфиксов, но с изворотливостью, свойственной представителям юридической корпорации, ему удавалось уйти из расставленных сетей и миновать матримониальные ловушки. Московские кумушки были весьма опечалены тем, с каким упорством Адриан Георгиевич отвергает их дочерей и внучек (и их самих тоже), и шептались, что, несмотря на богатство и положение, он несносный петербургский зазнайка.
Как-то моему батюшке довелось отправиться за город, в именье брата одного из бывших клиентов: тот, представитель старинного княжеского рода, был вынужден объявить себя банкротом и желал продать свои угодья и усадьбу. Адриан Георгиевич давно хотел обзавестись дачей, поэтому вознамерился самолично присмотреться к выставленному на продажу «дворянскому гнезду».
Усадьба князей Чесуевских произвела на него гнетущее впечатление. Некогда красивый особняк, выстроенный еще при Екатерине гениальным Баженовым, пришел в полное запустение и требовал немедленного капитального ремонта; луга и поля заросли сорной травой; некогда густая дубрава методически вырубалась, древесина продавалась, чтобы хоть как-то князь и его семья могли свести концы с концами.
Объехав вместе с его сиятельством поместье, Адриан Георгиевич принял решение отказаться от первоначального замысла, не покупать имение. Чтобы подсластить горькую пилюлю отказа, он принял предложение князя отужинать вместе с его семьей.
Во дворце, продуваемом со всех сторон, с прохудившейся крышей и стенами, с потолком, покрытым разводами и плесенью, было неуютно. Ужин, весьма скромный, состоявший, в основном, из вегетарианских кушаний и кислого вина, подали в огромной столовой, в которой было холодно, как в Антарктиде. Мой отец из вежливости решил сотрапезничать с князем, раздумывая о том, что самое позднее четверть часа спустя откланяется и поедет на станцию, дабы успеть на последний поезд до Москвы.
Но четверть часа спустя Адриан Георгиевич и не думал о том, чтобы покинуть усадьбу князя Чесуевского. Ибо в столовой появились три дочери его сиятельства — старшая, Аделаида, была двадцати девяти лет от роду и носата; средняя, Таисия, была двадцати пяти лет и усата; младшая, Лидия, была двадцати двух и подобна ангелу.