Прошел месяц. Через месяц опять звонок: Лев Константинович, Президент Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев такого вот числа будет вам вручать звание. Я говорю: можно я посмотрю? Знаете что, я занят в этот день, у меня спектакль и еще к тому же выездной. – «Вы наверное плохо нас понимаете?» – «Нет, нет, очень хорошо».
И прошло полтора года. И позвонил мне не кто-нибудь, а Коля Губенко и говорит: Лева, будь ты неладен, я министр культуры, чтобы ты в понедельник или там в воскресенье явился ко мне, мы с тобой соседи по улице. Убью, если тебя встречу. Я говорю: хорошо. Пришел, и когда он протянул мне папку эту синюю, и сказал: вот я вручаю звание Народного артиста СССР Льву Константиновичу Дурову. Я взял эту папку и у меня во что-то мягкое провалились пальцы, и он так взял и дунул, и мне в грудь пыль, я весь стал серого цвета. Оказалось, она полтора года пролежала, моя папка. Так и не получил из рук Михаила Сергеевича. И пусть Михаил Сергеевич на меня не обижается.
Вдруг металлурги обидятся?
Как-то в разгар перестройки я предложил Михаилу Ульянову, который был в ту пору председателем Союза театральных деятелей, поставить вопрос о том, чтобы отменить звания заслуженных и народных артистов. Ульянов вошел с этим предложением в правительство. Там его внимательно выслушали и… схватились за голову: «Да вы представляете, что будет?! Ведь тогда придется отменять звания врачам, металлургам, строителям». Так и остались на весь мир две страны, где артистам присваивают почетные звания – Советский Союз и Болгария. Правда, после развала Союза таких стран, наверное, уже больше.
Миша Вострышев, мой знакомый литератор, чистая душа, всегда был очень восприимчив к человеческим страданиям. И когда американцы стали бомбить Югославию, он вместе с другими москвичами направился к американскому посольству, чтобы в знак протеста забросать его гнилыми фруктами и тухлыми яйцами. Но поскольку гнилых фруктов и тухлых яиц в продаже не было, а все свежее стоило дорого, он долго боролся с искушением: а не лучше ли выпить на последние деньги пива. Но чувство солидарности с братьями-славянами взяло верх, и он разорился на десяток мелких яиц. У посольства он остановился, чтобы оглядеться и покурить. А пакет с яйцами положил на бетонную тумбу. Подошел мужик и стал алчно коситься на этот пакет и дергать кадыком.
– Братьев-славян уважаешь? – наконец спросил он.
– Уважаю.
– А я, между прочим, тоже славянин.
– И что? – не понял Миша.
– А то, что я второй день только овсянку жру, да и та кончается.