Покрывало на кровати – сочетание лилового, белого, бледно-зеленого, нежно-голубого; гора шелковых подушек тех же цветов, а над изголовьем – чудесная, выдержанная в тех же пастельных тонах картина: белые кувшинки. По обеим сторонам от кровати – небольшие столики из стекла и гранита. На них – сиреневатые фарфоровые лампы тонкой работы с легкими абажурами бледно-зеленого шелка. На стенах развешаны акварели с изображением птиц. Глэдис знала, займись она сама украшением спальни – не сделала бы лучше. Казалось, Дэйв извлек все это из ее воображения с безошибочной тщательностью, и мысль эта рождала в душе чувство пустоты.
Она обернулась к Дэйву, больше не пытаясь скрыть своих чувств, и посмотрела на него затравленным больным взглядом. То, что он явно ожидал такой реакции, уже не имело значения. Ей необходимо было знать правду.
– Почему, Дэйв? Зачем ты сделал все это?
Он коротко рассмеялся.
– Просто тогда мне это показалось хорошей идеей.
Разумеется, его ответ даже отдаленно не напоминал тот, на который надеялась Глэдис. По сути, это вообще был не ответ.
Шампанское выплеснулось из бокала и залило пальцы; тут только Глэдис поняла, что у нее трясутся руки. Замерев в замешательстве, она даже не сопротивлялась, когда Дэйв взял бокал из ее рук и поставил рядом со своим на кофейный столик. Легко ему быть спокойным и участливым, с горечью подумала Глэдис. Его-то, небось, не выворачивали наизнанку…
– Ну, и с какими же намерениями ты начал воплощать в реальность мои мечты? – набросилась она на Дэйва. – Ты что, полагал, что подобным образом можешь заставить меня вернуться?
– Не говори глупостей, Глэдис. – Он выпрямился во весь рост; глаза его насмешливо блестели, когда он вынул из нагрудного кармана носовой платок и подошел к ней. – В тот вечер, когда ты вышвырнула меня из дома твоей матери и заявила, что больше никогда не хочешь видеть, я воспринял твои слова буквально. Я бы никогда не стал снова гоняться за тобой. И не собирался переубеждать тебя какими бы то ни было способами.
– Тогда объясни мне, почему…
Она задохнулась от волнения– он взял ее за руку и медленно начал вытирать пальцы. Как будто он уже сокрушил ее решимость сопротивляться ему… Эта маленькая услуга заставила Глэдис задрожать от смятения. Она с трудом проглотила вставший в горле комок и заставила себя говорить.
– Почему ты дал жизнь и плоть моей мечте, которая давно мертва и похоронена? – с горечью произнесла она.
Его глаза вспыхнули.
– Если я дал ей жизнь и плоть, значит, она не мертва. И для меня эта мечта никогда не умрет. Она жива и для тебя, Глэдис, как бы ты ни хотела похоронить ее.