Очень. И вот что, друг мой, ты — единственный из всей этой белой своры, который может остановить то, что уже происходит. Помни об этом, когда будешь принимать решение. Нинь хао.
Голограмма мигнула и растаяла. Ки-Брас посмотрел на Да-руму — глаза фигурки погасли, она вновь стала равнодушной и неживой. “Стебли тысячелистника, — хмыкнул Джеймс. — Старый пень точно спятил. Залег на топчаны — господи, когда-то, сто лет назад, я где-то вычитал такое выражение — у кого-то из классиков: то ли у позднего Диккенса, то ли у раннего Кинга. А я ведь не психиатр, я контрразведчик, и у меня чертовски мало времени. Непонятно, что творится в Нью-Йоркском транзитном секторе, Аннабель вторую неделю раскручивает дело о японских “кротах” в системе Второй национальной сети, Литвак никак не может расколоть взятого практически на месте преступления Хонки-Тонки. А шеф Одиннадцатого отдела сидит в дурацком отеле, смотрит дурацкие любительские голограммы и слушает свихнувшегося китайца”. Тем не менее он порылся в карманах, извлек оттуда три монетки и, старательно потряся их в кулаке, бросил на стол. Выпали два орла и решка. Он взял карандаш и провел прямо на столике непрерывную линию — девятку. Снова потряс монетки. Две решки и орел. Над первой линией появилась вторая — прерывистая шестерка. На третий раз выпали два аверса и реверс — прямая линия. Снова три орла. “Интересно, — подумал Джеймс, отчерчивая карандашом еще одну прямую линию над проявляющейся из океана случайностей гексаграммой. — Осталось два броска. Не может же эта желтая обезьяна подстроить стохастический процесс, для этого надо быть господом богом. Ну-ка, ну-ка, вот сейчас снова выпадет два реверса, и Продавца можно будет спокойно послать к его китайско-филиппинским предкам…” Он бросил монетки. Выпали три орла. Последний раз он бросал, уже не сомневаясь, что будет. На столике была записана гексаграмма “ГЭ”, “смена”, одна из наиболее прозрачных и недвусмысленных гексаграмм древней Книги Перемен. Ки-Брас прикрыл глаза и медленно произнес на мандаринском наречии:
— Если до последнего дня будешь полон правды, то будет изначальное свершение, благоприятна стойкость. Раскаяние исчезнет1.
Поразительно, до чего совершенной оказалась эта система, созданная четыре тысячи лет назад первобытными племенами
Здесь и далее текст И Цзин дается по изданию: Щ у ц к и и Ю. К. Китайская классическая “Книга Перемен”. СПб., Алетейя, 1992.
Шан и пережившая все империи великого Китая. На стеблях тысячелистника, на монетках, на компьютерах гадали миллионы людей по всему тихоокеанско-азиатскому региону. Джеймс научился разбирать послания Книги в Оксфорде, участвуя в семинаре профессора Донелли — тот был фанатиком китайской культуры и ни одного шага не предпринимал, не посоветовавшись с И Цзин. Как-то, года два спустя, он заметил — почти случайно, просто по привычке прокручивать и анализировать события прошедших месяцев, — что большинство предсказаний Книги в той или иной степени сбывается. Более тщательная проверка показала, что многое здесь зависит от изначальной готовности воспринимать ее советы — если вопрошающий пытался подловить Книгу на неточности или вообще уличить ее во лжи, она как будто нарочно давала крайне туманные или откровенно не имеющие отношения к делу ответы. В тех же случаях, когда он советовался с Книгой спокойно и доверительно, выпадавшие гексаграммы действительно многое проясняли. Донелли считал, что Книга не столько предсказывает, сколько высвечивает скрытые стороны реальности. А спустя несколько лет после окончания Оксфорда Джеймс и сам убедился, что будущее во многом зависит оттого, как именно мы видим настоящее. Он стер гексаграмму ладонью.