Кучер распахнул дверцу кареты и осторожно высадил начальницу и ее юную спутницу.
Сиявшее так весело с утра солнце теперь скрылось. Тучи снова собрались на потемневшем небе, и крупные редкие капли дождя зашлепали на мостовую.
Вслед за maman Лида прошла в какие-то ворота, миновала узкий двор, заваленный наполовину дровами и всяким хламом, и стала подниматься по грязной лестнице с кривыми ступенями.
Лида стояла около постели на коленях.
Добравшись до пятого этажа, они повернули на маленькую площадку, добрую треть которой занимала полуразвалившаяся корзина, доверху наполненная глыбами льда. Одна глыба лежала на каменном полу площадки. Сидевшая перед ней на корточках белокурая девушка отбивала куски льда большим кухонным ножом. При виде прибывших девушка быстро вскочила на ноги и начала спешно вытирать багровые от холодного льда руки о синий клетчатый передник.
— Здравствуйте, Лина, милая моя, — ласково произнесла баронесса и, наклонившись к девушке, поцеловала ее в лоб. — Как здоровье тети? Лучше ли ей?
Та всплеснула руками, быстрым движением поднесла их к лицу и тихо, жалобно заплакала.
Этот тихий, жалобный, словно детский плач отозвался мучительным отзвуком в сердце Лиды.
"Ей худо… Она умирает… О, Господи, помоги ей!"
Словно чувствуя, что происходит с ней, баронесса положила руку на плечо девочки.
Они очутились, в маленькой, удивительно чистенькой комнате.
У окна стояло старое потертое кожаное кресло, и в нем сидел, согнувшись в три погибели, уродец со старческим лицом, с темными, злыми глазами, с изогнутой колесом спиной, с синими губами и безжизненно повисшими ногами.
— Не бойтесь! Это братец Фриц. Он неизлечимо болен, — услышала Лида и тут только увидела маленькую, лет одиннадцати, девочку, свернувшуюся у ног больного и искавшую что-то в целом ворохе гаруса и разноцветных лоскутков.
— Здравствуй, Мария, — кивнула баронесса девочке, — вот я привезла мою воспитанницу, Лиду. Она хочет помогать ухаживать за вашей тетей.
Маленький уродец, спокойно сидевший до сих пор в кресле, вдруг неожиданно заволновался, захрипел и замахал руками. Изо рта его рвались звуки, неумело слагавшиеся в слова. Угрюмые, дико вытаращенные глаза уставились прямо в лицо Лиды.
— Уйди!.. Убирайся!.. Чужая!.. Злая!.. Не хочу!.. Тетю они убили!., мою тетю!.. Убирайся отсюда вон!.. Буду кусаться, буду, буду!..
Воронская в ужасе закрыла лицо руками и прижалась к начальнице.
Когда она снова взглянула, между ней и уродцем стоял знакомый мальчик с белокурыми локонами.
— Здравствуй! — протягивая руку, произнес Карлуша, тот самый, с которым так неожиданно встретилась перед исповедью Лида в комнате Фюрст. — Здравствуй и ты, — обратился он к начальнице института, и, нимало не смущаясь, протянул руку ей. — Это хорошо, что вы приехали, вы поможете маме. Она устала, не спала столько ночей… И Лина устала, ведь ей надо постоянно колоть лед для пузыря и бегать за лекарством… А ты зачем напугал тетю?… — сказал он уродцу и пристально, не по детски серьезно заглянул ему в глаза. — Не смей капризничать, Фриц!.. Не смей беспокоить больную тетю, а то я, твой братишка Карлуша, перестану любить тебя.