– Но вернулись, чтобы предупредить мисс Траб и забрать с собой дочку, – пояснил Рэй.
– Да, я вижу сходство, – согласилась миссис Огден. – Может быть, и ей это пришло в голову после вашего ухода, и она не смогла вынести таких воспоминаний...
– А район, в котором вы тогда жили, был ближе к центру? – спросил Рэй. – Меня интересует, много ли людей там было на улицах?
– Много. Поблизости был парк. Туда приходили старики и матери с детьми, и отдыхали на скамейках. Поразительно, сколько их было, несмотря на налеты. Но люди быстро привыкли и многие отказывались от эвакуации. Ну, и разумеется были выздоравливавшие из госпиталя в Мейфилде. Раненые, которые целыми днями разгуливали в своих голубых пижамах, но на ночь должны были возвращаться в госпиталь.
– Значит, какому-нибудь подозрительному типу было бы нелегко следить за вашим домом?
– Ну... И да, и нет. Он растворился бы в толпе, но солдаты, пожалуй, его бы заметили. Им просто нечем было заняться, кроме разглядывания прохожих.
– Понимаю. Только я вот думаю, не могла тут речь идти про обычное ограбление? Преступник попал внутрь, зная, что вы ушли, ребенок начал плакать, он и придушил его подушкой, чтобы угомонить.
– Да, защитник намекнул на это. Но не обнаружили никого, кто заметил бы кого-то подозрительного возле дома в тот вечер.
– Когда вы вернулись? – продолжал расспросы Рэй, возвращаясь к фактам.
– Около десяти утра, когда уже вызвали полицию. Видите ли, она все время твердила, что воспользовалась моим отсутствием, чтобы уложить маленького Тома в соседней комнате. Была простужена, болело горло, и боялась, как бы ребенок не заразился. Заглянула к нему, прежде чем лечь самой: он спал спокойно. Приняла аспирин и кодеин, и крепко уснула. Когда вошла утром, он лежал мертвый, с подушкой на личике.
– Маленьким детям нельзя давать подушек, – заявила Мевис, – по крайне мере пока не исполнится четыре года.
– Тому шел четвертый год, и он был большим мальчиком. Но вызванный врач сразу заключил, что это был не несчастный случай.
– Мисс Траб вызвала врача?
– Сразу же. Она была близка к помешательству, но еще нашла силы, чтобы сделать это. Сломалась только после того, когда врач сказал, что сделано это было сознательно, между полуночью и четырьмя утра. Врач послал за санитарной машиной и за полицией. И я больше никогда уже не видела несчастного мальчика. Только ее. Ее арестовали в тот же день. Несколько недель она провела в тюремном госпитале. И в зале суда я ее с трудом узнала.
– Вы давали показания?
– Только по части даты, когда она ко мне переехала. Это было 4 ноября 1942 года. Прекрасно помню, стоял туман, и она показала мне несколько фейерверков, которые купила Тому, чтобы тот зажег их на следующий день, в годовщину порохового заговора Гая Фокса, и сказала, что надеется на хорошую погоду. Спрашивала, позволю ли я зажечь их в саду. Это было за год до смерти этого бедняжки. Знаете, она всегда была такая сдержанная, но с мальчиком совершенно менялась...