- Я жду, - сказал он, улыбаясь.
- Что вы думаете о римско-католической церкви?
Черные глаза широко раскрылись и поглядели на Маркэнда.
- Вы сказали, что, когда я _пойму_, ваш вопрос не будет казаться мне странным.
- Уверен в этом.
Спокойствие всемирно известного биохимика было нарушено неожиданным гостем. Он напряженно силился сохранить выдержку. Сейчас ему вдруг представился случай заговорить отвлеченно на отвлеченную тему. Он увидел в этом выход, а Маркэнд таким образом мог получить то, зачем пришел. Старший из собеседников положил ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.
- Так вот, - сказал он, - ловлю вас на слове. Ваш вопрос мне действительно показался странным. Вы являетесь к специалисту по гистологии клетки спрашивать его мнение о римской церкви. В прошлом?
- Нет, - поспешно ответил Маркэнд, - церковь как живая сила. Современная церковь.
Вестерлинг ни о чем не догадывался. Мысли о жизненных осложнениях, связанных с этим вопросом и с человеком, задавшим его, и с женой этого человека, не приходили ему в голову. Он думал о церкви.
- Ну, что ж, - улыбнулся он, - как человек, воспитанный в иудейской вере, я, пожалуй, несколько пристрастен к римской церкви. Видите ли, я наследник той культуры, которая пыталась (и тщетно) поглотить весь мир. Как же мне... да... как мне не восхищаться институтом, который с помощью своей философии, пауки, искусства в течение тысячелетия с успехом осуществлял владычество над миром? - Он помедлил. Ему самому понравилось это вступление. - Церковь... современная церковь. Она и до сих пор могущественна, а могущество - синоним величия. Она - на ваш вопрос, дорогой Маркэнд, трудно дать простой ответ, - она наш великий враг и в то же время наша великая мать. Постараюсь объяснить. Мы должны уничтожить ее для того, чтобы спасти идею, которую она взращивала более тысячи лет. Я не хотел бы говорить притчами. Видите ли, дорогой Маркэнд, - Вестерлинг еще глубже погрузился в свое кресло, вытянув ноги вперед и сложив руки на коленях, - люди всегда пытались воспринимать мир или, по меньшей мере, ту его часть, с которой им приходилось иметь дело, как некоторое единство. Можно сказать, что эта попытка заключает в себе один из аспектов цивилизации и наука есть лишь позднейшее ее воплощение. Но к этому мы еще вернемся. На земле оказалось чересчур много вещей, мертвых и живых, не говоря уже о звездах в небе и о причинах зла и страдания, заключенных в нас самих... чересчур много противоречивых явлений. Раз уж людям пришлось иметь дело со всем этим хаосом в целом, прежде всего следовало навести здесь порядок: тогда они могли бы все подчинить своей власти. Вот почему они пытались сделать из мира одно целое. Но им не хватило средств и уменья, хаос оказался слишком неподатливым. Они очутились в тупике, не сумели свести воедино мириады разрозненных концов. И вот они нашли выход... Они изобрели род интеллектуальной кислоты, действию которой можно было подвергнуть всякое упрямое противоречие: кислота разъедала его, превращая все вещи в податливое тесто, которое в конце концов можно было скатать в одно целое и проглотить. Эта кислота называется религией. Или философией. У нее множество форм: трансцендентализм, идеализм и тому подобное. В современном западном мире есть одна группа людей, умеющая применять эту кислоту: католики. Они берут всякую реальность - фактическую или психологическую - и все превращают в поганое месиво. То, что они называют греховной плотью. Это избавляет их от стараний сделать жизнь лучше. Они указывают на свой символ веры, который, конечно, и гармоничен, и целостен, - ведь они сами создали его. И они говорят: видите? Вот объяснение всему. А то, чему здесь не находится объяснения, либо ложь, либо зло, - поэтому забудьте о нем.