– Если они не ходят в школу и ничему не учатся, то как же они потом смогут зарабатывать на жизнь? – осторожно спросил он.
– Они будут работать, сэр, – сказала она. – Сколько детей и калек работают на фабриках, и никто не возражает против этого. Такая же жизнь ожидает и моих детей. Если они могут ходить, то могут и работать, если же нет, то им остается только просить милостыню.
Нашего сыщика так поразила ее прямота и невежественность, что он далее забыл, зачем пришел сюда. Он бы с радостью покинул это место, но вспомнил о другом ребенке, оставленном на произвол судьбы.
– Вы случайно не знаете, как мадам заплатили за эту работу? Может быть, этому джентльмену выписывали счет? Может быть, он оставил свой адрес?
– Он сразу же расплатился наличными, – сказала перчаточница. Она явно оживилась, вспомнив об этом. – В тот самый день, когда я принесла эти маленькие перчатки. Я никогда не видела столько денег. Он достал эти огромные деньжищи из своих наружных карманов. Он был набит деньгами, словно огородное пугало соломой.
– Может быть, вы еще что-нибудь можете вспомнить?
– Почему бы и нет, сэр. Сейчас припомню. Я не напрасно упомянула об огородном пугале. Он говорил как джентльмен и манеры у него были приличные, но внешне он не очень походил на джентльмена. Хотя на нем была дорогая одежда, но во всем его облике чувствовалась какая-то небрежность.
Он положил ей в руку гинею. Она хотела отказаться от этих денег, но, увидев, что на нее смотрят другие швеи и их глаза, похожие на глаза диких кошек, светятся алчным огнем, положила монету в свой карман.
– Я очень благодарен вам, Сара, – сказал он. – Вы мне очень помогли.
– Я старалась, сэр, – сказала она. – Но я почти ничего не знаю об этом джентльмене.
– Вы мне сообщили полезные сведения о мистере Конвее Фитцгиббоне.
– Но, сэр, – сказала она, – у него было другое имя.
Тут он ощутил такое волнение, какое обычно чувствует рыбак, когда туго натянутая блесна уходит под воду под тяжестью рыбы, или охотник в тот момент, когда держит палец на курке и готовится выстрелить в летящую птицу.
– Как же его звали, Сара?
– Я не знаю, сэр. Но точно могу сказать, что не так, как вы его назвали.
Рождественским утром я сказала Матильде, что нам сегодня придется выйти в общество.
– Как вам будет угодно, – ответила она.
– Это означает, что тебе этого не хотелось бы.
– Нет, мадам.
Когда же я спросила ее о причине такой нелюбви к выходу в общество, Матильда ответила, что она уже разочаровалась в людях. Тем, кто не видел, какое уныние и отчаяние выражало в этот момент ее лицо, ответ этот может показаться несколько необдуманным. Но, несмотря ни на что, у нас с ней сложились хорошие отношения. Хотя было бы преувеличением утверждать, что она уже привыкла к новому месту жительства и успокоилась. По ночам она спала очень беспокойно – часто вздрагивала и просыпалась. Казалось, что ее преследуют кошмары. Днем же она почти все время проводила в своей комнате, находя в этом какое-то особое удовольствие. Она перенесла туда книги, стоявшие на полках в гостиной, и положила их возле кровати. Кроме книг она также сносила в свою комнату различные безделушки – камеи, декоративные вещицы, всяческие поделки – для того, чтобы придать комнате какое-то особое значение. Изменения коснулись даже кровати, на которой она спала. Она поменяла светло-голубое одеяло на то, которое я когда-то вышила своими руками. Она, словно птичка, сидела в этом своем гнездышке и читала книги. Часто, сидя за туалетным столиком, она подолгу всматривалась в свое отражение в зеркале. Но делала это совсем не потому, что ей, как всем девочкам, нравилось любоваться собой, и даже не потому, что она чувствовала некоторую неуверенность в своей внешней привлекательности. Нет, она просто смотрела и задавала себе тот же самый вопрос, который ей уже неоднократно задавали другие люди: «Кто же я на самом деле?»