Другим мучительством для папы являлась музыка, доносившаяся из соседней залы, где стояли рояль и фисгармония. Там в последующие времена я с Валечкой Нувелем на двух этих инструментах, и с величайшим фортиссимо, играли "Walkurenritt", увертюру Тангейзера, марш из "Нерона" и т. д. И всё это так же безропотно переносил папочка, лишь иногда обращаясь к нам с деликатной просьбой, чтобы мы хоть немного сдерживали оглушительную бурность нашего исполнения.
"Летний аспект" папочкиной уютности выражался в самой его внешности. Зимой и в "полусезоне" он был всегда одет, (если не в домашний халат), то в черный сюртук при рубашке с отложным воротничком и с черным галстухом. Для выхода на улицу в морозные дни на голову одевалась старомодная бобровая шапка с выдающимся кожаным козырьком и тяжелая медвежья шуба; в менее суровые дни на голове у папочки появлялся котелок старомодного овального фасона, а на плечах разлетайка с пелериной. Летом же папа любил белые холщевые или желтоватые чесунчовые костюмы, а в качестве головного убора надевалась несуразно большая "панама"; серая легкая разлетайка служила верхней одеждой. Таким "светлым" я папочку помню или возвращающимся из "города" в Петергоф, на Кушелевку, в Павловск или же на даче, занятым какой-либо работой в саду. Без дела он не мог оставаться ни минуты и, если погода позволяла, то он усердно мел сад, очищал дороги от сорной травы, поливал цветники, что-то подпиливал и приколачивал. И всё это он делал с удивительной сноровкой.
Середина лета была отмечена рядом семейных празднеств. Начинались они 1-го (13-го) июля - днем рождения папочки, следовали именины кузины Ольги (11-го июля), мамочки и сестры Камиллы (15 июля), рождение сестры Кати (19 июля), именины жены Альбера Марии (22-го июля), а когда моя Атя вступила в нашу семью, то еще присоединились два праздника, ее именины (26-го июля) и день ее рожденья (9-го августа)... Однако из всех этих торжественных дней бесспорно самым торжественным было именно 1-ое июля. Уже к завтраку съезжались многочисленные папины сослуживцы, к обеду собирался весь синклит нашей многочисленной родни. Казалось, что самая погода наша северная, капризная погода щадила это сборище милых людей, ибо я положительно не помню, чтобы 1-го июля когда-либо шел дождь, а раз не было дождя, то совершенно естественно было устраивать стол (или столы), в саду. Вот это мы, дети, особенно любили, ибо в этом было что-то совсем необыденное - цыганское, кочевое, и в то же время нечто особенно веселое. Весело было видеть, как наши горничные при помощи разных пришлых служанок в светлых ситцевых платьях и белых передниках "летают", шурша накрахмаленными юбками, с блюдами из кухни к столу, обнося ими гостей; весело было слышать, как выскакивают пробки из бутылок меда, пива и шампанского; странно и тоже весело было ощущать, вместо паркета, под ногами песок и беспрепятственно бросать на землю косточки и лакомые кусочки, которые тут же поедались собаками и кошками.