А когда увидел его неподвижным и обмякшим на полу, да еще и с красной струйкой изо рта, вообще в лице переменился. Отшвырнул меня прочь с криком: Ты что! Ополоумела совсем! Его поднял, да нежно так, мальчишку этого. А увидел, как у него рука косо торчит, — снова в крик. Мальчик открыл глаза, но тут ты ему руку на место вправил, он и опять сомлел. Да, кровь была. Немножко. Но когда пошла кровь, тебя не было, так откуда ж тебе знать, что я причинщица? Зачем было меня так отшвыривать, когда нет уверенности, что воистину приключилось? Увидел, что мальчонка на полу, и сразу про меня худое думать, даже не спросивши! Ну да, ты прав, но почему не спросил? А вместо этого сразу драться. Чуть ли не кулаком сразу в морду. Упала, оказалась на полу. В комок свернулась. Все, нет вопросов. Ты выбрал мальчишку. Первым его по имени позвал. Уложил его вместе с куклой, а ко мне со злым лицом обратился, в глазах холод, на скулах желваки. Пропала я. Ни словом даже не обмолвился, не пожалел, что с ног сшиб. Не прикоснулся нежно к месту, куда ударил. Я сжалась вся. И со всех сил держусь, чтобы перья не растопырить.
Сказал: Хозяйка твоя поправляется.
Сказал: найдешь кого-нибудь, кто отвезет тебя к ней.
То есть от тебя, значит, прочь опять. Каждое слово как острый нож.
Зачем убиваешь меня? — спрашиваю.
Хочу, чтобы ты ушла.
Дай объяснить.
Нет. Все.
Но почему? Почему?
Потому, что ты раба.
Что?
Ты меня слышала.
Так это Хозяин меня рабой сделал.
Он ни при чем.
Так кто ж тогда?
Ты.
Что ты несешь такое? Я раба, потому что Хозяин купил меня.
Нет. Ты сама рабой сделалась.
Как это?
У тебя пустая голова и разнузданное тело.
Но я люблю тебя.
И в этом ты тоже раба.
Но только ты властелин мой.
Властвуй собой сама, женщина, и оставь нас в покое. Ты чуть его не убила.
Нет. Постой. В какое горе ты меня ввергаешь!
В тебе нет ничего, одна разнузданность. Хоть бы чуть-чуть собой владела. Безмозглая.
Ты стал выкрикивать это слово — безмозглая, безмозглая, безмозглая — снова и снова, а потом еще и надсмеялся, повторил, что я раба по собственному выбору.
Я встала на колени, тянусь к тебе. Ползу. А ты отступаешь, говоря: уйди, убирайся.
Я теряюсь. Неужто ты хочешь сказать, что я для тебя ничто? И ничего в твоем мире не значу? И мое лицо, которое пропало в голубой воде, ты нашел, только чтобы ударить? Теперь я буду жить, внутри себя умирая. А вот и нет! Не выйдет. Перья все вверх. Нахохлилась. И когтями — р-раз! р-раз! — а тут и молоток в руке.
Джекоб Ваарк выбрался из могилы, пошел навестить свой прекрасный дом.