Суд на Бау-стрит — первый и самый известный из мировых судов в Лондоне — занимал два строения с террасами со стороны фасада в пользующемся дурной репутацией районе неподалеку от «Ковент-Гардена» и оперного театра. Снаружи, под газовым фонарем и барельефом с королевским гербом, дежурил полицейский. Констанс и ее спутников провели узким коридором в зал судебных заседаний, находящийся за главным зданием. Он был разделен на секции железными перилами, за ними находились деревянные скамейки, столы, трибуны. Сквозь застекленный потолок ярко светило солнце, на некрашеных стенах висели часы и несколько картин.[85] За судейским столом сидел главный судья, сэр Томас Генри. Констанс протянула ему заранее заготовленное письмо и села неподалеку. В этот не по-апрельски жаркий день в зале было душно, дышалось тяжело.
Сэр Генри прочитал письмо, написанное на шелковой бумаге четким красивым почерком:
В ночь на 29 июня 1860 года я, Констанс Эмили Кент, в одиночку, без чьего бы то ни было содействия, убила некоего Фрэнсиса Сэвила Кента. Ни с кем своими намерениями я не делилась, а равно никому не признавалась впоследствии в своей вине. Никто не помогал мне ни совершить это преступление, ни скрыть его.
Судья посмотрел на Констанс.
— Следует ли понимать дело таким образом, мисс Кент, — проговорил он, — что вы делаете это признание по доброй воле, без чьего бы то ни было давления?
— Да, сэр. — Голос Констанс, как сказано в «Таймс», звучал «твердо, хотя и грустно».
— Все, что вы собираетесь здесь сказать, будет запротоколировано и может быть использовано против вас в суде. Ясно?
— Да, сэр.
— Написан ли лежащий передо мной документ вами собственноручно и по доброй воле?
— Да, сэр.
— В таком случае пусть формула обвинения будет написана с ее собственных слов.
Клерк переписал формулу на официальном голубом бланке, осведомившись лишь у Констанс, как пишется ее второе имя — «Emily» или «Emilie».
— Не важно, — ответила она, — иногда я пишу так, иногда иначе.
— Но я вижу, что в признательном письме, написанном, как вы утверждаете, собственноручно, значится Emilie.
— Да, сэр.
Сэр Генри предложил ей подписать бланк.
— Должен предупредить вас, — добавил он, — что речь идет об исключительно тяжком преступлении и что признание в нем будет использовано против вас в суде. Я распорядился, чтобы в выдвинутом против вас официальном обвинении были использованы ваши собственные выражения, но если не желаете, можете не подписывать этот документ.
— Если это необходимо, я готова, — сказала Констанс.
— Крайней необходимости нет, это зависит от вашего желания, — повторил сэр Генри. — Я приобщу ваше заявление к материалам дела, но перед тем должен еще раз спросить вас, делаете ли вы признание по собственной воле, без всякого давления со стороны, откуда бы оно ни исходило.