Великому трагику стиха (Кутолин) - страница 7

А утром хмурится и стонет
Природы серо – сизый лес
В осеннем хлопоте ветров
И синем шепоте шатров,
Небесной выси облаков, ѕ
Там пелену дождя простер
В весенних сполохах костер.
32
“Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной”
Август, 1871г.
В природе миротворной бездны
Все растворимся без остатка мы,
И потому в ней слабые сильны,
Что им в бессмертии не тесно.
Мы ткем по жизни каждый свою нить,
Природаѕмать всех чутко успокоит,
И только в ней живя, мы можем пить
Чарующую прелесть страсти и покоя.
Морей, озер и рек седая благодать,
Дубрав и рощь живительная свежесть,
Казалось, чище нам желает стать
Влечет нас к счастью, в светлую безбрежность,
Но в нас всегда горит огонь страстей,
А злом к добру не ищется путей.
33
“Когда все гуще сходят тени
На одичалый мир земной”.
1872г.
А мир по прежнему дичает
И в хороводах веселится
С тем чертом, что нам всем желает
Грехами адскими упиться.
Нам ув уши сеют словеса:
“Душа ѕ давно уже параша,
Без вас кукуют небеса
И смысл небытия так страшен”.
Кто избран духом, тех на праздник
Безумства жертв ведь не зовут,
Так веселись тупой проказник, ѕ
Тебе не страшен вечный суд,
И в твоей глупости сознанья
Грехов не будет опознанья.
34
“Одну тебя при мне оставил,
Чтоб я еще молиться мог”.
02.1873г.
Молюсь любви, что дал мне Бог,
Молюсь тоске мне давшей чудо,
Молюсь всей жизни, чей порог
Во мне жил скачкой многотрудной.
Тебе молюсь отчизнаѕмать,
Что русским в ней успел я стать,
И жил и сердцем, и мечтой
В чудесном сне, но с головой.
Молюсь ушедшим до меня, ѕ
От них на се6рдце светоч дня
Всегда со мною говорил,
И дух умерших во мне плыл
Молитвой, что стяжает Дух,
Он жил во мне и не потух.
35
Утро, 15 (27) июля,1873г.
Как вдруг он ликом просиял
И мыслью взгляд его был светел,
Как будто взором он обнял
Всю жизнь свою на белом свете.
Тоску свою увидел он
И пережитое былое,
И холод вечности как сон,
Он охватил как суть простого.
И невечерний, синий свет
Витал во взоре и челе,
И миг от прожитых им лет
Свой след оставил на Земле,
Он уходил, но без прикрас,
Он просиял и, вдруг, погас.