Ваню вчера первый раз в жизни подковал кузнец по фамилии Плэстерер и не взял денег за ковку. А сварщик за работу на 100 долларов взял только 20. «У тебя и так полно расходов, заплатишь, когда станешь богатым и знаменитым», – сказал Роберт, заваривая поворотную ось телеги.
Перед этим я неделю прожил на ферме Фреда Шампаня, выхаживая лошадь от подхваченной на аукционе простуды. Покинул ферму с облегчением и сожалением: Ваня продолжал кашлять, но и Фред продолжал ежедневно пить свое пиво. В одурении он требовал, чтобы вместо Фреда его называли Кугуаром, так как на последней охоте в горах штата Аризона он умудрился по пьянке укокошить это благородное животное. Был он первым и последним американским алкоголиком, встретившимся мне по дороге.
Февральский дождь обрушился после обеда. От Вани пар клубами пышет, а я спрятался под козырьком фаэтона и едва различал дорогу. Приблизившись к мосту, Ваня вдруг круто развернулся и попер в противоположном направлении. С трудом останавливаю его и, привязав к столбу, возвращаюсь к мосту. Вместо бетона или асфальта он покрыт металлической решеткой, и Ванька испугался бездны, открывавшейся внизу.
Пришлось взять его под уздцы и перевести, хрипящего и упирающегося, через первое серьезное препятствие, которое, уж наверняка, не последним будет.
А дождь нахлестывал круче, фары встречных машин ослепляли, и пора было думать о ночлеге. Но вдоль дороги ни ферм, ни конюшен, только косые плети дождя стегают кибитку. Ан, нет! Есть еще люди на земле – навстречу шла хрупкая девчушка с зонтиком, прогибавшимся от порывов ветра. Левой рукой она с трудом удерживала парусившую картонную коробку с пиццей.
– Простите, вы не подскажете, где в этих окрестностях найти место для ночевки? – спросил я, в то время как Ваня брезгливо обнюхивал пиццу.
– С лошадью?
– Ну а куда мы друг без друга.
Она попросила подождать и минут через пять вернулась с приятным, но несколько неожиданным предложением. Ее мама разрешила использовать под стойло примыкавший к дому гараж.
Когда я подъехал к дому, мощная, как положено быть немке, Элизабет Штрох вышла босиком под дождь и руководила процессом выруливания машин из гаража на улицу и водворения туда Ванечки. Мы съездили с ее дочкой Тиной на ближайшую ферму и привезли сена и соломы. Соломой покрыли бетонный пол гаража, в который Ваня с трудом втиснулся. Пришлось его привязать, чтобы не поранился об косилки и культиваторы.
На кухне нас ждала еще горячая пицца, кофе и джин с тоником, приготовленные Элизабет. Она позвонила мужу на работу и предупредила, чтобы тот не удивлялся, найдя по приезде мужика в доме и лошадь в гараже. Обзвонила она также соседей и знакомых и пригласила их на ужин. Вскоре я был в компании железнодорожника, штукатура, каменщика и страхового агента – тех самых простых американцев, гостеприимных, наивных, но поначалу подозрительных. Мы пили джин и виски, говорили о России и лошадях, о любви и одиночестве, о дорогах, которые мы выбираем. Кэрол Осборн спросила, а зачем я таки решил поехать в это путешествие. Я перевел ей на английский стих Александра Городницкого о Матюшкине, лицейском товарище Пушкина: