А после того как забрали Юру Чурбанова, я понял — надо уходить, спасения нет. Леля уже много лет пила втемную, это не моя вина, а беда, я любил ее, люблю и сейчас, но женский алкоголизм неизлечим, я консультировался с Кубиковым, прекрасный врач и настоящий друг, сказал, что дело безнадежно. Дочь вышла замуж за геолога, уехала с ним в Сибирь — наперекор моей воле. Матери пишет, что счастлива, родила двух девочек, в Москву возвращаться не намерена. С каждым месяцем, не то что годом, я ощущал приближение старости, хотя мой отец называл пятидесятилетних — мальчишками: «Пора мужского расцвета, только сейчас и жить».
Когда я работал в провинции и обком стали бомбардировать жалобами из тюрем, я — по поручению бюро — отправился в городской острог и ужаснулся тому, что увидел: вонь, темнота, средневековье… Однако подполковник, водивший меня по казематам, построенным в конце прошлого века, убежденно говорил, что иначе невозможно. «Я тут посмотрел кино про американскую тюрьму, с телевизором и телефоном… Нельзя такие фильмы у нас показывать, разлагает людей. Тюрьма — инструмент страха, неотвратимость кары, только этим можно удержать от рецидива… Ужас воспоминаний о том, что несет с собою наказание, — лучшая гарантия от преступленья».
…В последние недели мне то и дело вспоминались эти темные коридоры с непередаваемым, тошнотворным запахом карболки. Я отдавал себе отчет в том, что так или иначе конец наступит, а этот конец означает камеру, где сидят обросшие люди с ужасными лицами — пустоглазые, агрессивные, грубые… Я не знал, сколько у меня рассовано денег по тайникам на даче, во всяком случае, там были сотни тысяч, а кому они будут нужны, когда все кончится?
…С ювелиром Завэром меня познакомил Кузинцов. Произошло это случайно — старик консультировал строителей, разрабатывавших проект новой афинажной фабрики. Он мне и уступил бриллиант старинной работы о четырех каратах за семьдесят косых, показав швейцарский прейскурант: подобный камень, но худшей огранки за бугром стоит пятьдесят две тысячи франков.
Загряжский проект, поломанный Горенковым, должен был дать мне еще пятнадцать тысяч. Пять таких камушков обеспечат там безбедное существование. Конечно, уходить как изменник я не мог, это ударит по Леле, она того не заслужила. Вот и выносил в бессонной ночной тиши свой план: командировка за границу, прибытие, интервью, деловые переговоры, просьба о паре часов отдыха на море. Оставил на песке одежду с паспортом — и был таков. Я как-то попал на пляж в Италии. Приехали вечером, после окончания трудных переговоров: по городу, даже по центру, все ходят в купальных костюмах, никто за это в отделение милиции не волочет, живут люди сами по себе, не приближаясь друг к другу, отдельность. Магазинчики, в которых продают рубашки, костюмы, баретки всех размеров, расположены в тридцати метрах от берега. Вошел в трусах, а через двадцать минут сел в поезд одетым, — ищи ветра в поле…