Наконец, Дмитрий Львович оторвался от посиневшего безжизненного, распластанного перед ним тельца и глухо произнес:
— Подушку с кислородом сюда. Жизнь еще теплится, хотя слабо. Надо во что бы то ни стало вызвать дыхание.
Кто-то из гостей кинулся исполнять его поручение в лазарет. Кто-то бросился приводить в чувство Нику.
Последняя долго не могла прийти в себя. Наконец, карие огромные глаза девушки раскрылись, и она закричала, вся сотрясаясь от слез.
— Я убила ее! Я ее убийца! Она задохнулась благодаря мне!
— Она жива, успокойтесь, ради Бога. Она жива.
Кто сказал это? Чье энергичное мужественное лицо склонилось над Никой? Чей голос прозвучал с такой уверенностью и силой?
— О, милый, добрый, великодушный друг! Какой тяжелый камень сняли вы с моей души! — глядя в глаза Дмитрию Львовичу, без слов, одним своим долгим признательным взором отвечала Ника.
Брат Зои Львовны был прав. Кислород и искусственное дыхание вернули к жизни едва не задохнувшуюся насмерть Глашу. Постепенно возвращалась краска жизни в помертвевшее личика. Сильнее забилось сердце, забили пульсы. И маленькая Тайна открыла глаза.
— Бабуська Ника, — произнесла с первой вернувшейся к ней возможностью говорить малютка, — бабуська Ника, не сельдись. Я биля тихенькая, сиделя, как миська, и не пакаля совсем в болсом сундуке.
— О, милая крошка. Она точно извиняется за то, что ее же чуть не убили, — смеясь и плача, прошептала Ника, бросаясь обнимать свою "внучку".
Когда все успокоилось немного, барон снова заговорил, обращаясь к начальнице, инспектрисе и Августе Христиановне:
— Да, я очень виноват перед вами. Я поместил без вашего разрешения здесь, в сторожке, эту маленькую девочку-сиротку и просил моих юных друзей, институток старшего класса, позаботиться при помощи сторожа Ефима о ней, пока обстоятельства не позволят мне устроить ее иначе. Теперь же я похлопочу о приеме девочки в один из образцовых приютов, с начальницей которого я знаком лично. Еще раз прошу извинения за самовольный поступок и прошу винить в нем меня одного.
И барон почтительно склонился к руке начальницы.
"О, милый, бесконечно милый барон! Как досадно, что мы не обратились к нему с нашей просьбой много раньше!" — мелькнула одна и та же мысль у Ники и ее подруг.
Что оставалось делать Марье Александровне, как не любезно улыбнуться на все эти речи? Вызвала на свои тонкие губы улыбку и инспектриса, вернее, подобие улыбки. И только одна Скифка сохранила кислое выражение лица.
По настоянию Дмитрия Львовича Глашу перенесли в лазарет, в отдельную комнату, и выпускным было разрешено дежурить до ночи у ее постели. К счастью, печальное происшествие не имело дальнейших последствий для здоровья девочки. Через несколько недель щедро наделяемая поцелуями, слезами и подарками и напутствуемая бесчисленными пожеланиями своих «теток», "мам", «пап» и «бабушек», а также дяди Ефима, маленькая институтская «Тайна» покидала приютившие ее стены для поступления в приют. Ее родная тетка Стеша не находила слов благодарить благодетелей малютки Глаши — добрых барышень и великодушного барона.