Генеральша Марья Александровна Вайновская, красивая, стройная пятидесятилетняя женщина, с седым начесом пышных волос и с юношески молодыми глазами, внимательным, зорким, «всевидящим» оком просмотрела программу и издала тихое: «гм» на строках, указывавших, что на вечере предполагаются, между прочим, танцы босоножки и цыганские романсы.
— Босые ноги? Это не совсем удобно, как будто… — произнесла она, краснея.
Ника Баян, старая и неизменная любимица начальницы, очаровательно смущаясь, выступила немного вперед.
— Но, Maman, я надену что-нибудь, если нужно. Я не буду плясать босая. Это говорится только — босоножка.
Добрые голубые глаза генеральши внимательно смотрят на девушку:
— Конечно, mon enfant, конечно. Все должно быть корректно. Я надеюсь на тебя.
Потом они беспокойно обращаются к смуглому личику и энергично сомкнутым бровям Шуры Черновой.
— А какие цыганские романсы ты будешь петь на вечере, дитя?
Шура усмехается. Сросшиеся брови чуть заметно вздрагивают над пламенными глазами.
— О, Maman, — говорит она, не колеблясь, — я буду петь самые красивые, самые поэтичные песни о полях, о лесе, о степях и кострах, привлекающих взоры среди вольных степей. Я заставлю слушателей понять всю красоту дивных бессарабских ночей, где кочуют бродячие племена смуглых людей, где слагают свои звонкие прекрасные песни, те песни, о которых писал когда-то наш бессмертный поэт Александр Сергеевич Пушкин.
Начальница смотрит на разгоревшееся личико смуглой Алеко и благосклонно треплет Шуру по щеке.
— Хорошо. Я разрешаю этот вечер в пользу сиротки.
Потом она вынимает из портмоне десятирублевую бумажку и передает ее "депутации":
— От меня. Маленькая лепта для бедной сиротки…
— О, Maman, вы — ангел!
Ника приседает первая, за нею остальные. Депутация возвращается наверх в классы, очарованная вконец любезностью Вайновской.
— Она прелесть! Восторг! Душка! Красавица! Добрая, великодушная, — шепчет Ника, и ей вторят остальные.
— Но вы не сказали, по крайней мере, в пользу какой сиротки устраивается вечер? — допытываются у депутаток остальные старшеклассницы.
— О, нет, конечно, Maman знает только, что это — племянница Стеши, круглая сиротка, которая живет в деревне, только и всего, — отвечает за всех благоразумная и тихая Мари Веселовская.
— Опять-таки пришлось солгать. И кому же, нашему ангелу, — тоскливо срывается с губ Ники.
— Попробуй сказать правду, и в тот же час и сторож Ефим, и все мы будем исключены.
— Конечно! Конечно! — раздается отовсюду. — И потом это, в сущности, не есть настоящая ложь. Скверно и это, но…