— Хоцу! Хоцу! Хоцу! — твердит она уже сердито и бьет каблучком по полу сторожки.
Ведь она не знала до сих пор отказа, не ведала предела своим желаниям ни в чем.
— Маленькая моя, золотко мое, невозможно это, — пробует урезонить свою расходившуюся «внучку» "дедушка" Шарадзе. — Хочешь, я тебе скорее загадку загадаю?
— Не хоцу! — отталкивает сердито, чуть не плача, крошечными ручонками Тамару девочка.
— Ну я спою тебе что-нибудь. — И Эля Федорова затягивает вполголоса любимую песенку Глаши, фальшивя на каждой ноте:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печальный свет она.
- Довольно, Эля, довольно! Сто сорок грехов тебе отпустится, если ты замолчишь сейчас, — шикают и машут на нее руками подруги.
— На цветочек, Тайночка. Возьми, смотри, какой он хорошенький, пушистый, — говорит Муся Сокольская и самоотверженно отдает плачущей Глаше отколотый ею от лифа прелестный цветок хризантемы.
Лида Тольская протягивает ей барбарисовую карамельку и попутно обещает подарить ей самую крупную, самую лучшую золотую рыбку, какая только найдется у нее в аквариуме. Но Глаша не унимается и капризничает по-прежнему.
— Ну-ну, полно, внученька, полно, родная, — смущенно утешает ее встревоженный Ефим. — Полно при барышнях-то распускать нюни. Еще, не ровен час, услышат в коридоре да сюда пожалуют.
Ничего не помогает, Глаша уже ревет благим матом.
— Эх, баловница. На голову себе ее избаловали, барышни, — безнадежно машет рукою Ефим.
Вдруг Ника вскакивает порывисто с места и, схватив обе ручонки раскапризничавшейся Глаши в свои, говорит ей с большой убедительностью, с большим подъемом:
— О, ты будешь на вечере, Глаша, будешь непременно, только не плачь.
— Что такое? Что ты придумала, Никушка? Говори скорее, что? — теснятся вокруг Баян оживленные любопытством лица.
Но Ника молчит. На ее лице выражение чего-то таинственного, чего-то лукавого, а карие глаза шаловливо поблескивают.
— Да, да, mesdames! Я сделаю так, что наша Тайна будет на этом вечере. И это так же верно, как то, что зовут меня Никой Баян, — говорит она весело и возбужденно. — Наверху, в дортуаре, я вам изложу мой план подробнее.
— Дорогая моя, ты — героиня! — восторженно шепчет Зина Алферова, поклоняющаяся Нике, как маленькому божеству. — Я сразу почувствовала, что ты придумаешь что-нибудь особенное.
— А я предчувствую, что и влетит же нам за это «особенное» тоже особенно, дорогая моя, — в тон Зине говорит со смехом Алеко.
И вся группа «заговорщиц», поцеловав быстро утешившуюся Глашу, мчится из гостеприимной сторожки в дортуар.