Тонкие губы Шпионки сжались. Лицемерно поднялись к небу бесцветные глаза.
— Бог знает что! Страмите меня зря только, Агафья Николаевна. Да видано ли и слыхано ли, чтобы я когда на своих доносила, — обиженно затянула она.
— Ну, положим, и видано, и слыхано, — ответила Агафья, — сплетни сводить ты куда как прытка, матушка. А только теперь, ежели пикнешь, так и знай, со свету тебя сживу. Небось сама знаешь, как ее превосходительство генеральша-начальница меня отличает за примерную службу. Так ты мозгами-то и раскинь: выгодно ли али невыгодно тебе со мною ссориться, милая, — заключила она.
И величавая Посадница как ни в чем не бывало стала укладываться в свою постель.
Прошла к себе, в свой угол, и Стеша, несколько успокоенная словами Агафьюшки и, осторожно раздевшись, улеглась подле малютки-племянницы.
Глаша уже спала. Золотые сны витали вокруг ее вихрастой белобрысой головки. Алый ротик причмокивал и улыбался во сне.
— Спи, дитятко, спи, болезная, спи, сиротка моя, — произнесла шепотом девушка и нежно коснулась сонного личика губами.
Но заснуть Стеша долго не могла в эту ночь. Горькие думы наполняли ее голову. Как снег на голову свалились на нее новые заботы, и бедная девушка напрягала все свои мысли, чтобы найти выход.
* * *
Понедельник. Вечер.
В старшем, выпускном классе идет усиленная зубрежка. Выпускное отделение — это преддверие к жизни. На выпускных институток смотрят уже как на взрослых девушек. И не мудрено: через какие-нибудь семь месяцев они, эти юные девушки, сейчас еще усердно углубляющиеся в историю литературы, катехизис, физику, отечествоведение, геометрию, историю и пр., и пр., выпорхнут на свободу.
И все-таки некоторые «синявки», классные дамы, не хотят считаться со «взрослыми» барышнями и продолжают считать их за детей.
Так поступает, по крайней мере, Скифка, или Августа Христиановна Брунс, немецкая дама.
Лет пятнадцать тому назад приехала она из далекой своей Саксонии в богатую Россию, приехала уже девицей в летах, отчаявшейся выйти замуж, приехала единственно ради заработка и в надежде добиться спокойного угла под старость. Детей она никогда не любила, но зато, как "Отче наш", твердо запомнила те несложные требования, которые предъявлял институт к своим классным дамам-педагогичкам: следить за девочками денно и нощно, всячески подавлять в них проявление воли, сделать из них благовоспитанных барышень, покорных и безответных, как стадо овец, а для этого муштровать, муштровать и муштровать их с утра до ночи и с ночи до утра.
— Балкашина! — неожиданно вскрикивает Скифка и стучит по кафедре ключом от своей комнаты, с которым она не расстается, пока дежурит в классе. — Балкашина, ты, кажется, читаешь вместо приготовления уроков? Что ты читаешь? Подойди сюда!