Мы доспали остаток ночи на своей обычной скамейке, прежде чем взяться за дела. Есть нам не хотелось — и к лучшему, все одно у нас не было ни гроша.
Салли осела у банкомата, а Квази решила заделаться портье у дверей почты, потому как узнала, что продавец «Ревербера»[3], который забил за собой это место, убрался в другой квартал, боясь подхватить чахотку от постоянных сквозняков.
На ногах Квази держалась с трудом. Открыть дверь она еще могла, но поскольку за эту же дверь и цеплялась, чтобы сохранить равновесие, то закрывала ее за очередным клиентом с излишней поспешностью: результат вообразить не сложно. К тому же при каждом открывании–закрывании дверь хлопала по Квазиному мешку с кастрюлями: похоже было, что какой–то псих учится играть на ударных. Впрочем, у каждого свои проблемы.
Что до меня, я устроилась у входа в якобы византийскую церковь, встала на колени прямо посреди тротуара, опустив голову и пристроив к ляжкам новую картонку с призывом «Хочу еть» (писала я ее впопыхах), а на асфальт перед носом перевернутую фуражку.
Когда я только начинала, мне нравилось разглядывать свою клиентуру снизу. Подают они или нет, мы наводим на них страх — мы, главные победители в лотерее просерщиков, где у каждого есть свой шанс. Чистое вранье, конечно, но этот страх здорово подгрызает им крылышки.
Этим утром мне казалось, что у меня не гнется ни один сустав, а весь пищеварительный аппарат разладился и пошел вразнос. К горлу постоянно подкатывал кислый комок. Я чувствовала себя святым Себастьяном, истыканным изнутри и к тому же промерзшим.
Через час я набрала около тридцати монет и решила прикрыть лавочку.
Я зашла за Квази и обнаружила ее в углу между стеной и распахнутой дверью, совершенно сомлевшую. Смотреть на ее мордаху, приплюснутую к дверному стеклу, было жутковато, на почте гулял дикий сквозняк, но она так вцепилась в дверную ручку, что никто не осмеливался применить достаточно силы, чтобы разжать ее пальцы.
Ну, мне–то стесняться не с руки, и Квази на мгновение зашаталась, словно кукла без ниточки, потом начала тереть глаза и нос, уже вернувшийся к своему нормальному размеру.
Салли тоже времени не теряла — она сменила тротуар на водосток, где и расселась задницей в текущей воде. Но она так добродушно улыбалась прохожим, что в ее обувной коробке болталось немало монет.
Надо было помочь ей подняться и всползти на бортик тротуара. Мы подхватили ее с двух сторон под мышки, сделали глубокий вдох, но Салли, в виде исключения, решила нам подсобить и в результате вырвалась у нас из рук, бомбой пролетела вперед и врезалась прямиком в молодого парня, который доставал из прорези свои деньги и оказался впечатанным в банкомат. Салли издала свое обычное «хе–хе–хе–хе» и завращала глазами во все стороны, а парень заорал: