— А 300 000 франков — это сколько? — не отставала Салли.
— Много денег, — спокойно пояснила я.
— Сколько?
— Ты хочешь сказать: что на них можно купить? Ну…
— Машину без кредита, — сказал Робер.
— Маленький домик в деревне, — сказала Квази.
— Еды на десять лет… — сказала я.
— Больше… — поправила Квази, как будто я выбрасывала деньги на ветер.
— А я могла бы на них купить Робера? — задала свой последний вопрос Салли.
Мы уставились на Робера. Он призадумался, а потом мило улыбнулся Салли и заявил, что такого бездельника, как он, она могла бы заполучить куда дешевле.
На какое–то мгновение нас накрыла ласковая волна, всех четверых.
— «А я вернул тебе письмо», — возразил Поль.
«Значит, мы квиты? Или это никогда не кончится».
«Поживем увидим».
«Нет, ничего такого я видеть не желаю».
Я открыла ящик и приставила пистолет к своему виску.
«Я больше не могу, Поль. Я хочу умереть. И ты больше ничего не получишь. Никогда. Придется искать другую дуру».
Я услышала, как три моих компаньона затаили дыхание. Только Салли заговорила:
— О нет, Додо, не делай этого.
Квази пихнула ее локтем в бок:
— Ты же видишь, что она не умерла, дурища несчастная, иначе как бы она рассказывала свою историю?
Я затянула свой душераздирающий монолог куда дольше необходимого, но Квази и не подумала влезть с критикой, и наконец я заключила:
— И тогда он сделал худшее из всего, что делал в жизни. В тот самый момент, когда я готова была умереть, когда объявила ему о своем самоубийстве и о том, что собираюсь совершить на его глазах, он и с места не двинулся, чтобы помешать мне, наоборот — повернулся спиной и бросил презрительно:
«Ты на это неспособна, Доротея. Ты уже столько раз грозилась. Ненавижу шантаж».
«Я не шучу…»
Мой голос дрожал, как и моя рука, как и мое сердце.
И снова этот смех во все горло, который причинил мне столько боли.
И тогда я направила оружие в другую сторону, я наставила его в спину Полю и выстрелила, я разрядила его в Поля. Кровь брызнула струей, он упал и остался лежать слишком неподвижно для живого.
Я убила Поля.
Эффект на свою аудиторию я произвела колоссальный. Описать невозможно. Они смотрели на меня, как на героиню, а ведь я была всего лишь убийцей. Я забрала чью–то жизнь, а значит, как бы проявила божественную власть.
Я задала себе вопрос, который относился скорее к области морали: Поль был дерьмовой сволочью, но я–то, я приговорила его к смерти. Это хороший повод для мести. Для мести за него.
Двадцать лет спустя?
И кто? В любом случае не привидение. Кто–то, кто никогда меня не видел, и убивает просто наудачу? В моих ушах еще звучал голос Поля. Я его себе вообразила? После того, как давным–давно с корнем вырвала его из своей памяти? И эта фотография Хуго, как чудовищное совпадение, словно жизнь была прямой линией, оборвать которую могла только смерть. Значит, я еще недостаточно заплатила. Я никогда не расквитаюсь со своим прошлым.