Я заметила ему, что хоть мы и компанейские ребята, но все ж не Армия Спасения.
Он простонал, что это несправедливо, почему он должен остаться один, а мы нет. Но должна признать, мы были тверды, как камни, потому что про пьяные слезы знаем все, сами через это проходили не единожды, а следы его нежных чувств до сих пор виднелись на Квазиной физиономии: но он все ежился и топтался на месте, и я уже решила, что нам от него не избавиться, если только снова не снимемся с места, а моим ногам это сильно не понравится, и они устроят сидячую забастовку, так что мы гарантированно останемся здесь, короче, старая песня.
Я незаметно подала знак Роберу, который энергично хлопнул Жеже по плечу и протянул ему чинарик:
— Покури с нами и ступай себе, у нас тут встреча назначена, а потом нам надо уходить, и очень может быть, мы тоже разбежимся. Так что оставь адресок, кто знает, вдруг твоя жена и вернется.
— Правда?
Я увидела, как Квази выпрямилась, чтобы достойно ответить, и послала ей взгляд, как хороший американский хук, который сразу отбросил ее на канаты.
Мы смотрели, как Жеже смолит свой чинарик: потом Робер помог ему подняться, получив плевок себе же на башмаки. Но это было без всякой злобы. Мы смотрели, как его силуэт с опущенными плечами удаляется, выписывая сложный зигзаг. А потом он остановился. Мы затаили дыхание. Он вложил всю оставшуюся энергию, пытаясь развернуться назад, но вместо этого прокрутился полный круг и принялся искать нас перед собой, в то время как мы оставались сзади. Со второй попытки поворот удался, но прошло добрых пять минут, прежде чем он вернулся, потому что для алкаша с его заплетающимися ногами прямая линия становится самым длинным путем от одной точки к другой. Он остановился перед нами, почесывая голову, и вопросительно произнес:
— Я ж не для того пришел.
Как будто мы знали, для чего он пришел.
И мы стали ждать. А куда деваться…
Потом взгляд его осветился, но очень, очень медленно, и он бросил:
— Это ж из–за тебя, Додо. Один мужик передал тебе письмецо. Для Доротеи, он так сказал. — Неуверенно покачался и подвел черту: — Вот, теперь все.
И он попытался — впрочем, безуспешно — развернуться еще разок.
Поскольку он так и остался стоять лицом ко мне, я поинтересовалась, где письмо. Вид у него стал удивленный, озадаченный, неуверенный, встревоженный, удивленный, озадаченный и т.д. Надо уметь проявлять терпение. Наконец он достал из кармана бумагу и протянул мне.
Вторая попытка поворота удалась Жеже уже лучше, но отбыл он все–таки по диагонали. Как я всегда говорила, шахматная доска для всех одна и та же, будь ты слоном, ферзем или пешкой.