Прежнее ожесточение проступило в лице молодой женщины. Однако её терпение не было исчерпано. Она засмеялась и пожала круглым голым плечиком, белевшим под распущенными волосами.
– Посмотрим, как тебе это будет всё равно. Он прохаживался по комнате, уже раздетый, в одних белых коротких трусах из шёлкового трикотажа. Ступая, он внимательно следил за упругостью походки, тщательно сгибал стопу и колено и потирал под правым соском два почти уже сгладившихся маленьких шрама, возвращая им прежнюю яркость. Худой, менее вальяжный, чем в двадцать лет, но более стройный и крепкий, он не отказывал себе в удовольствии покрасоваться перед женой, не столько соблазняя её, сколько демонстрируя своё превосходство. Ангел знал, что он красивее, чем она, и оценивал свысока, как знаток, пологие бёдра, не слишком высокую грудь, грацию ускользающих линий, которую Эдме так умело облекала в прямые платья и облегающие туники. «Где же твои стати? Ты случайно не растаяла?» – спрашивал он иногда, желая слегка поддеть её и ощутить, как от раздражения напрягается её тело, в котором таилась скрытая сила.
Последние слова жены ему не понравились. Ему хотелось, чтобы она была изысканной и бессловесной, если не бесчувственной в его объятиях. Он остановился и, нахмурясь, смерил её взглядом.
– Хорошенькие у тебя манеры! – сказал он. – Это ты у своего главного врача научилась? Война, сударыня!
Она снова приподняла голое плечико.
– Бедненький Фред, какой же ты ещё ребёнок! Хорошо, что нас никто не слышит. Отчитываешь меня за шутку… которая, в сущности, не что иное, как комплимент… Вздумал напоминать мне о приличиях… И кто? Ты!.. Ты! После семи лет брака!
– Откуда ты взяла семь лет?
Он сел, словно для долгого разговора, голый, самодовольно раскинув вытянутые ноги.
– Помилуй, тысяча девятьсот тринадцатый… тысяча девятьсот девятнадцатый…
– Извини, извини! У нас с тобой разные календари. Я считаю…
Эдме подогнула одну ногу, демонстрируя усталость. Ангел перебил её:
– Какой во всём этом толк? Пошли лучше спать. У тебя завтра в девять танцкласс, не так ли?
– О-о! Фред!
Она сломала и отшвырнула розу, стоявшую в чёрной вазе, а Ангел продолжал раздувать гневный огонёк, блестевший сквозь слёзы в её глазах.
– Так я иногда называю по ошибке твои упражнения с ранеными…
Не глядя на него, она бормотала дрожащими губами:
– Варвар… варвар… чудовище…
Он, улыбаясь, продолжал наступление.
– А что ты хочешь? Для тебя это, разумеется, священная миссия. А для меня?.. Будь ты обязана каждый день являться в Оперу на репетиции, для меня всё это – один чёрт. Я бы точно так же… точно так же оставался в стороне. А твой танцкласс – это раненые, вот и всё. Раненые, которым случайно повезло чуть больше, чем остальным. Я не имею к ним никакого отношения. Тут я тоже… в стороне.