— Ты это, погодь тут, я сейчас…
И стал стучать в дверь, ведущую в правую половину вагончика. Ему что-то крикнули оттуда, и он вошёл.
Минуты две, может, больше Варя стояла у вагончика на дожде, ждала. Вагончик был стар, изрядно потрепан. Он, верно, немало повидал на своем неспокойном веку и так же, как остальные его близнецы, когда-то, в молодости, наверное, весело постукивал колесами, возя по белу свету неугомонных своих пассажиров-строителей. Подвластный непоседливой их судьбе, он честно, как мог, делился с ними своим казенным теплом и нехитрым уютом. А теперь будто устал от дальних дорог, от частых перегонов с места на место, стоянок в зарастающих бурьяном тупиках. Бока его, крашенные-перекрашенные, с поблекшими следами прежних, написанных мелом адресов и станций назначения, пооблезли и потеряли вид. Устало, как утомленный ожиданием транзитный пассажир на вокзале, он глядел на Варю маленькими, мутными квадратами темных окон, как будто хотел попечалиться ей на свою судьбу — всегда вот так, в ожидании, на запасных путях, в стороне от больших дорог, по которым и днем и ночью несутся комфортабельные счастливчики, скорые поезда.
«Комфорт, конечно, не ахти, — вспомнились Варе слова начальника поезда. Он сказал это утром, когда давал ей записку для коменданта Боброва с просьбой поселить разнорабочую Столярову в один из вагончиков поезда. — Но жить, в общем, можно. Подсохнешь, подкрепишься, а утром со всеми — к семи ноль-ноль».
«Жить, в общем, можно», — про себя повторила Варя. Она лишь теперь, кажется, начинала понимать, что все, что случилось с ней сегодня, — её приезд на эту станцию, и эти люди, которых она видела в конторе, и этот длинный состав почерневших от дождя вагончиков, и сам вагончик, её новое жилье — все это не сон, а самая настоящая правда. Как сказал бы директор школы Сергей Антонович: правда жизни. И все это не постороннее, не для каких-то других людей, не только для Боброва и Власенко, но и для неё, отныне разнорабочей строительно-монтажного поезда Варвары Столяровой. Да, здесь ей теперь жить. Жить и работать! Дверь наконец отворилась. Но вместо ожидаемого Боброва Варя увидела на пороге своего давешнего знакомого, горластого крановщика. Ступеньки, когда он сходил с крылечка, прогибались, как рессоры, под его ногами, и весь вагончик, казалось, кренился при этом на один бок.
— А-а-а! — насмешливо протянул он. — Строитель коммунизма пожаловал. — Огромный, куртка нараспашку, он подошел к ней близко, дохнул сверху вниз винным перегаром. Варя отшатнулась, хоть страха и не было в ней. — Да ты не бойся, слышь, не беги… Вот чудачка! — Теперь он улыбался широко и глядел на Варю без всякой угрозы. — Вроде не из трусливых. Так налетела в конторе… Как чибис. Знаешь, есть такая отчаянная птаха, сама, слышь, птенцов своих защищая, в беду так и лезет. Ладно, давай свой скарб.