«Без телеграммы-то ладно, — ответила Раиса, — но ты бы хоть постучал, а то ввалился… детдомовский. А с чего ко мне-то, я ж не из детдома, и вообще с какой такой радости?»
«А до наших отсюда далеко, а ты, слышь, близко. Вот я и пришёл».
Она хотела тут же выставить его, но решила, что это никогда не поздно. Да и парень какой-то чудной. Она смеялась, слушая его болтовню, и чувствовала себя с ним легко и непринужденно. Подумала, что если он хитёр, то и она не так уж проста.
Так они сидели в тот вечер, она на постели, он напротив, у стола, на табуретке, курили, беседовали.
Он про детдом свой рассказывал, про то, как долго искал свою сестру, но так и не нашел, может, и теперь где-нибудь живёт она и не знает, что есть у неё родной брат. Тогда он, смеясь, сказал ей: «Слышь, а может, ты и есть моя сестра, бывают же такие случаи. Было б здорово!»
Она рассмеялась, сказала, что такого быть не может, потому что у неё не было брата, а есть мать и отец был, недавно умер. Он согласился, натурально пожалел, а потом вдруг обрадовался, как ребенок: «И лучше, слышь, что ты не моя сестра, сестра совсем другое дело… Ты мне нравишься совсем не как сестра, слышь, а по-другому».
Раиса ничего не ответила ему, а про себя опять подумала: «То ли прикидывается дурачком, то ли и в самом деле большой ребенок».
Потом он стал часто к ней приходить, почти каждый вечер, а однажды ночевать остался, и она не выгнала его.
Раз он заикнулся: хочу, мол, перебраться к тебе совсем, отчего бы и нет. Она наотрез отказалась. Той любви, какая была когда-то у неё теперь не было и вряд ли будет, а просто так жить с человеком, пусть даже и с неплохим, нет, этого она не хотела. Не хотела и не могла.
Другие ухажеры, те, что прежде к ней 'приставали, угомонились, и уже за это она была благодарна Николаю — за спокойствие своё, за то, что могла пожить без горьких воспоминаний о себе самой, о жизни своей незадачливой.
Но иногда все же срывалась: ругаться начнет, и тут к Райке не подступись.
Именно в такое время Берчак и пришел к ней сказать, что уезжает, что может и её с собой взять, если она захочет… Комендант Бобров, явившись за ним следом устраивать на жительство новенькую, угодил под конец их разговора и отчасти помог Берчаку — на себя удар принял.
Но не это тяготило теперь Раису, ни перед кем из них, ни перед Бобровым, ни перед Берчаком, она не чувствовала никаких неловкостей. Велика честь!
Но вот девчонка эта, чудачка! Откуда свалилась она на её голову? Что принесло её сюда? Не от беды ли какой прибежала? Нет, вряд ли, молодая ещё, моложе, чем она сама была тогда, когда с ней приключилось это… До настоящей беды, от которой очертя голову бежать хочется куда глаза глядят, от которой весь белый свет не мил, до такой беды у неё, видать, не дошло. Рановато. Да и добренькая она, душа нараспашку — верный признак, что не ошпарилась ещё. Так, по молодости сорвалась, романтики захотела. Ох, и хлебнет она этой романтиОна думала так и тут же ругала себя: «Ну, и я тоже хороша, напустилась на девку, до слез запугала, гадостей всяких наплела, за Николая зачем-то грозилась… Господи, нашла соперницу! А она вон как утром разбежалась. Догоню, доставлю тебе его в лучшем виде, бери, мол, мне не надо… Ей-богу, как в кино! А я её — страстями разными. Сама позабыла, как добренькой быть, и её на свой аршин».