— Мама у вас была, наверное, очень добрая. Моя бы тоже называла меня кормильцем, если б я хоть чуточку зарабатывал.
Раз он резал меня «по живому», я делал попытки сопротивляться.
«Любовь моя», — говорил он своему коллеге, которого ненавидел.
— Любовь моя, — почти с той же искренностью обратился он и ко мне, раздраженно утверждая пенсне на своей переносице и с преувеличенным старанием распушая в разные стороны бороду. — Я в тот день срочно оперировал женщину.
— Высокую и стройную?
— Что ты сказал?
— Ничего… Я пошутил.
— Объектом шутки ты выбрал страдалицу? Вот и начались метастазы, которые я предвидел! Но вернемся к футболу… Я спасал жизнь, а ты в это время, как обычно, развалился у телевизора. И результат игры тебе был известен. Но ты соврал в свою пользу.
— Как раз это я и считал полуправдой.
— Ложь при отягчающих обстоятельствах!
— Команды играли одинаково — и победа обязана была стать ничьей. Ну, никому не достаться. Если бы не судья, который…
— Прежде чем судить судью, научись судить себя самого! — Михмат затянулся так, будто с удовлетворением вобрал в себя то глубокое изречение.
«С чего это он придрался к футбольной истории? — недоумевал я. — Уж не такой он оглашенный болельщик. И почему вонзился в мой обыкновенный школьный прогул? Мои ученические дела его прежде не очень заботили: ухожу по утрам — и ладно! К чему-то он клонит… Есть какая-то, еще не объявленная, причина».
В дверях показалась мама… Отчим с отработанной ловкостью, как профессиональный фокусник, сунул сигарету в рукав. Странно, что пиджак его еще ни разу не загорелся. Чаще всего он мамой командовал, но в то же время и побаивался ее. Это уж позднее, в своей взрослой жизни, я узнал, что начальники часто побаиваются своих подчиненных, потому что те способны и взбунтоваться. Властным положением по этой причине не следует злоупотреблять… Вот и мама, следуя своей природной сговорчивости, все подчинялась да подчинялась, но у меня было ощущение, что не исключен и ее — нежелательный для отчима — бунт. Он мог быть безмолвным, как оружие с глушителем. Но отсутствие звука не сделало бы его менее опасным.
Отца своего я не помнил… Мой приход в жизнь почти совпал с его уходом из жизни. По рассказам, мама отца боготворила.
— До сорока трех я прожил холостяком, сутками пропадал в больнице. И навидался заботливых жен. Но такой не встречал никогда! — то снимая, то вновь утверждая на носу пенсне, поведал мне как-то Михмат. — «Счастливец!» — думал я о твоем отце, хоть знал, что он обречен. Мама что ни день притаскивала ему в мисках блюда из китайского ресторана, который он прежде, в свою здоровую пору, предпочитал всем другим злачным местам. А сколько она пожертвовала ему собственного гемоглобина! Это уж выглядело даже не жертвой, а попыткой самоубийства… «Вот какую тебе надо супругу!» — будто услышал я мудрый голос.