На следующий день мы, затаившись на своем втором этаже, стали ждать. Время шло… А Маршак, приехавший и, как мы углядели, вошедший в дачу, все не появлялся. Потом выяснилось, что он, по его собственным словам, «завалился спать». Мама объяснила мне, что быть выдающимся писателем очень утомительно… Наконец часа в четыре Самуил Яковлевич вышел в сад — и Алексинский, как было договорено, махнул нам рукой. Мы спустились… И были представлены своему кумиру.
Маршак не только проповедовал, что с детьми надо общаться «на равных», но сам так именно и общался с ними.
— Здравствуй, голубчик! Как живешь? — спросил он у меня, будто мы с ним давно были в приятельских отношениях.
— Хорошо, — ответил я, что в те дни еще соответствовало истине.
— А что поделываешь, если не секрет?
— Я люблю стихи.
— А играть в чехарду или в жмурки не любишь?
— Но стихи я люблю больше. Честное слово!
— Я тоже стихи люблю больше.
— Он почти всего вас знает наизусть, — запинаясь, сообщила мама. — Можно почитать?
— Пожалуйста… Если ты, Толя, хочешь.
— Я хочу. Честное слово!
— Я и так верю, что каждое твое слово — честное. Эта фраза Маршака мне запомнилась.
Я читал, а мама шевелила губами: вдруг забуду! Но я не забыл.
Самуил Яковлевич вынул платок и протер очки:
— Спасибо, голубчик.
— Он и сам пробует сочинять… — Мама сочла, что настал подходящий момент для этого сообщения.
— Почитай, голубчик. Если, конечно, хочется… И я прочитал:
Поет соловей у меня под окном,
И весело, весело мне.
Но как запоет он грустную песнь,
Тоскливо, тоскливо в душе…
— Это прекрасно, что твоя душа уже умеет тосковать. А не только веселиться!
То были мои единственные стихи, которые, кажется, понравились Маршаку.
— Он много читает, — оповестила его мама.
— Сколько читает — это важно, но еще важней — что читает. Ты согласен, голубчик?
Я согласился.
— Есть книги, не прочитав которые, просто трудно жить дальше. Вот, к примеру…
Он назвал книг двадцать, не меньше. А мама, в совершенстве владевшая стенографией, успела записать. Когда Маршак назвал «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, я опростоволосился, заявив, что петь не умею. Маршак как бы между прочим, не унижая меня иронией, пояснил, что это песнь, которую не поют, а читают.
— А знаешь, что иногда ближе всего к жизни? — спросил меня вдруг Самуил Яковлевич. И сам же ответил, поскольку никакого экзамена устраивать не собирался: — Ближе всего к жизни бывают порой… сказки. Вот «Сказка о рыбаке и рыбке»! Еще не читал? Прочти, голубчик… И время от времени перечитывай. Каждый, я думаю, должен ее понять… чтоб не остаться у «разбитого корыта».