Да, соглашаюсь я, запас нужен.
А то мало ли что?
Придорожная забегаловка расположена напротив входа на кладбище. Это обычный генделык[2] для дальнобойщиков, сменившихся гроз и проезжих ментов. Покосившееся кирпичное здание, покрытое грязной бежевой штукатуркой, с зарешеченными окнами. Соседний дом попросту развалился, потому что где-то как раз под этим местом проходит осевший квершла[3] или даже штрек, и теперь все постояльцы генделыка будто бы должны ощущать, что сидят на пороховой бочке. Но они не ощущают.
Над входной дверью висит старая деревянная табличка с надписью: «Lasst alle Hoffnung fahren, wenn ihr hier eintrete». Это что-то вроде достопримечательности номер два. Табличка давно покоробилась и выгорела, но надпись исправно подрисовывают.
Она должна означать что-то вроде: «Здесь лучше, чем напротив».
Это образец поселкового юмора. Никто из местных не может прочитать надпись, но каждый знает, как она переводится. Для меня остается загадкой, кто подправляет надпись с такой регулярностью, что ее до сих пор можно прочесть, – ведь для этого, как мне кажется, надо хотя бы знать немецкий. А кто и когда ее сделал – этого не помнит уже ни один человек.
Голова раскалывается на части, а я все еще не могу вспомнить, что это за порошок и как он попал ко мне на руки. Я вроде бы собирался выпить с Рустамом… Нет, ерунда, я давно с ним не виделся и вообще ни с кем не встречался – просто пил со случайными шахтерами, как обычно. На какую-то секунду все вокруг становится нереальным, будто бы я сплю и вдруг начинаю просыпаться. Но это чувство тут же проходит. Я медленно поднимаюсь и выхожу из комнаты.
В забегаловке уже сидят шахтеры, пришедшие то ли с утренней, то ли с ночной смены. Они улыбаются мне так, будто я задолжал им минет. Конечно, эту улыбку можно было бы обозвать и по-другому, но впечатление чертовски усиливается из-за подведенных глаз.
Из-под земли добычная смена всегда поднимается с черными, как у негров, рожами, только складки вокруг глаз или рта выдают в них белых людей. Это символично. Они моются в душе иногда по часу, чтобы отдраить свое тело, придать ему естественный первоначальный цвет, но это получается не всегда. Вернее, не до конца. Отдельные участки кожи, в основном те, что были влажными и к которым поэтому особенно сильно пристала угольная пыль, не отмываются почти никогда. Например, полоска под ресницами.
Когда ты видишь группу шахтеров, сидящих, как сейчас, в забегаловке после смены, ты никак не можешь избавиться от ощущения, что перед тобой – компания гомосексуалистов. Их улыбка всегда будет казаться тебе такой, словно ты задолжал им минет.