Врач поспешил на лестницу, чтобы обрадовать мою матушку, которая вне себя от горя размахивала горшком с пахучей серой.
Но когда она услышала хорошие новости и врач показал ей кусок колючки, она начала меня проклинать и выбросила горшок с серой в окошко, кричала, что все ее хорошие занавеси и одежда испорчены, потому что она слишком тщательно окуривала их мерзостным дымом. Кроме того, кое-кто из слуг от страха убежали, теперь они уже за несколько миль отсюда, а что самое ужасное, повар лежал в нервном припадке и на его губах появилась пена. Повар был мастером своего дела, особенно ему удавались пироги и мясные блюда. Надо срочно разослать слуг, чтобы перехватить сообщения о чуме, которые она успела разослать нашим гостям, а кого пошлешь? А кто теперь из слуг рискнет вернуться?!
Но к концу недели все было тихо и мирно у нас в поместье, и мне стало настолько лучше, что я могла сидеть в постели, подпертая со всех сторон подушками, могла есть размазню из овсянки с маленьким кусочком хлеба.
Транко сама выхаживала меня, никому не разрешала ко мне приближаться. Матушка заходила ко мне раз в день. Но и ей Транко не позволяла долго оставаться в комнате, ругать меня. Транко говорила:
— Сударыня, когда решили, что у вашей дочери чума, все от нее отвернулись и убежали, кроме вашей служанки Транко, так что я, с вашего позволения, сама буду ухаживать за мисс Мари, я ведь заслужила это право, и мне не нужны ничьи советы.
Матушке, конечно, была не по душе такая смелость Транко, но она разрешила ей ухаживать за мной, с условием, что та побыстрее поставит меня на ноги. Транко выполнила свое обещание до конца месяца. Заручившись согласием госпожи, Транко не дала врачу выпустить из меня полторы пинты крови.[9] Она заявила, что в январе природа слаба, то же самое относится к людям, так что следует сохранять в теле все запасы жидкости, и поэтому чистое преступление выпустить из меня даже наперсток крови.
Она так мрачно смотрела на доктора, что ему стало ясно, что с ней лучше не связываться, и он отступил. Она также отослала священника Джона Фулкера, желавшего помолиться за меня.
— Ступайте, преподобный Джон Фулкер, — сказала ему Транко. — Вам лучше помолиться о Молли Вилмот, она больше нуждается в вашей молитве.
Эта Молли Вилмот была дочерью арендатора, девицей очень вольной, про нее ходили сплетни, хотя, может, в них было мало правды, что священнику очень хорошо известны ее прелести, даже лучше, чем его собственной жены. Преподобный Фулкер побагровел, сразу видно стало, что он не в своей тарелке, зато он оставил нас в покое. На самом-то деле это же мой отец платил ему двадцать фунтов в год, потому что приход относился к нашему поместью.