После бесконечно долгого, как показалось Миранде, пути она ступила в ледяную воду, и это сразу вывело ее из оцепенения. Боже, неужели тот самый ручей, в который она упала вчера? Вчера? Вся ее жизнь вывернута наизнанку всего за двадцать четыре часа? Тихое ржание лошадей говорило о том, что они недалеко от домика Коула. Зачем он привел ее сюда? Неужели Коул все-таки замешан в преступлениях?
Крейн поволок ее к фасаду дома. Красный «форд» стоял на том же месте, однако грузовичка Буббы видно не было. Вчера он возвращался домой уже в сумерках, примерно в половине седьмого. Миранда понятия не имела, который теперь час: деревья заслоняли солнце. Но она все равно не умеет определять время по солнцу. Сейчас, должно быть, около трех.
Ей показалось странным, что Крейн повел ее к входу со стороны фасада. Они могли бы войти и со двора. Коул говорил, что Бубба никогда не запирает дом, и Крейн, очевидно, это знает. Вместо того чтобы пройти прямиком через двор, Крейн почему-то протащил ее до тропинки, тянувшейся к дому от подъездной аллеи. Палисадник и большая часть дома находились в тени старого развесистого дуба, которым Миранда восхищалась накануне.
Правда, сейчас на стволе она заметила красную ленту, которой раньше не было. Весьма любопытно.
Девушка пригляделась и застыла на месте. Крейн, будто ничего другого и не ожидал от нее, тоже остановился. Под лентой на стволе, на уровне глаз Миранды, были вырезаны буквы «К + Р». Кто его следующая жертва? Она?
Миранда чувствовала, что Крейн смотрит на нее. Она заставляла себя идти дальше, но не могла сдвинуться с места. Почему он вырезал не «М»? Только три человека звали ее Рэнди. Мама, Мелани и Коул. Что это? Догадка? Не может быть…
Ледяная сырость комнаты для допросов пробирала до костей. Коул и Рик несколько бесконечных минут, молча, не двигаясь, смотрели друг на друга, глазами объясняясь один другому во взаимной ненависти и недоверии. Оглушающую тишину комнаты нарушало лишь их дыхание. Из-за стены доносился гул – очевидно, работал кондиционер или обогреватель. Правда, ни в том, ни в другом не было необходимости– день выдался теплый, но и не жаркий. Однако Коул, находившийся в закрытом помещении, был рад, что ему вообще есть чем дышать.
Коул понял, что это не официальный допрос. Ничто из того, что будет здесь сказано, не войдет в протокол. Это было сведение личных счетов, а причину ему предстоит выяснить.
Намерения Рика Милано были ему ясны. Он дал понять, кто здесь главный. И держался с тем же апломбом, что и в клубе, когда пришел допрашивать Коула на следующий день после первого изнасилования. Самонадеянный полицейский вел себя, как мальчишки на детской площадке, разве что только не кричал подобно им: «А я что-то знаю! А я что-то знаю!» И Коул, как бывало в детстве, сразу разозлился и приготовился дать отпор.